Блабериды - [2]

Встречу Братерский назначил в кафе «Мария» — заведении с трудной судьбой. Оно находилось почти в центре города на пересечении двух старинных улиц в доме, который сохранил номер с дробной частью. Удачное расположение превратило «Марию» в переходящий приз для банд 90-х, и за последние двадцать лет кафе видело больше капитальных ремонтов, чем посетителей. Его превращали то в казино, то в ресторан, то в клуб, но хозяин менялся раньше, чем новый статус успевал прижиться, поэтому оно так и оставалось советским кафе «Мария». В моем детстве здесь продавали мороженное с шоколадной крошкой и желтый лимонад.

Сделав затейливый крюк, заведение устало от приключений и снова превратилось в кафе «Мария». Здесь, как и раньше, можно было заказать мороженое с шоколадной крошкой, но, конечно, не такое вкусное.

* * *

Стояла осень. На улице было сухо, а со стороны сквера тянуло дымом. Лет двадцать назад я ходил по этим же улицам подростком, вдыхал этот дым и предавался мечтам, которые не сбылись.

Мне не хотелось в «Марию», не хотелось обсуждать работу и состояние страхового рынка. Перспектива спорить с Братерским об уместности мемов-червячков казалась не менее тщетной.

Я потянул массивную ручку входной двери. В помещении был полумрак. К запаху салатов примешивался едва уловимый дух вечернего кальяна. Из колонок звучали гитарные переборы. Музыка не имела ни первого аккорда, ни последнего.

На входе меня перехватила девушка-администратор. Мне показалось, она ждала меня. Уточнив имя, она улыбнулась, слегка поклонилась и вручила белый конверт.

— Спасибо. Что это?

Она склонилась сильнее и проговорила мягким шепотом:

— Сергей Михайлович передал вам. Не открывайте пока.

«Сергей Михайлович». Забавно. Даже с подобострастием.

Похоже, Сергей Михайлович берет с места в карьер. Взятка это или что?

Я с сомнением повертел конверт. Он был легким и казался пустым.

Девушка показала мне направление: по залу мимо бара и там правее.

Внутри «Мария» была типичным кафе, где утром вам предложат завтрак с кофе и сырниками, а днем бизнес-ланч. Вечером здесь сновали официантки, половина столиков была занята, публика сидела небогатая, пила кофе и казалась самой себе вполне успешной. От перекрестий взглядов было тесновато.

Братерский сидел в дальнем конце зала у самого окна, и мне понравилась уединенность места. Он изучал что-то в смартфоне. Когда я подошел и поздоровался, Братерский удостоил меня лишь коротким приветствием и снова уткнулся в экран, словно мы какие-то старые приятели.

Братерскому было за сорок. Для своих лет выглядел он неплохо. Темные чуть вьющие волосы почти без седины были зачесаны назад. Ухоженное лицо с выбритым подбородком подошло бы слегка переросшему студенту. У него бы быстрый взгляд-репейник, от которого еще несколько секунд чувствуешь колкость.

Не отрываясь от смартфона, он показал на вешалку. Я повесил куртку. Музыка все играла по кругу.

Словно понимая неловкость, Братерский жестом попросил еще минуту. Что-то важное держало его внимание. Я разглядывал белые манжеты, торчащие из-под рукавов дорогого, должно быть, пиджака. До сих пор я представлял Братерского по нечетким газетным снимкам и карикатурам с червячком, на которые он оказался не похож.

Официантка с прямоугольными ногтями цвета жилетки ДПС приняла мой заказ. Братерский кивнул ей неопределенно — видимо, она знала его предпочтения.

Он смотрел на смартфон с тревожным вниманием. Так пожилые родственники ждут, когда спустит манжета аппарата для измерения давления. Что-то менялось на экране, и это что-то гипнотизировало Братерского. Скоро он увидел результат, бровь его дернулась, но очень быстро он спохватился и ожил, словно получил хорошее известие.

Братерский демонстративно перевернул смартфон экраном вниз и энергично встал. Я тоже встал, менее энергично, и чуть не уронил стул. С легким поклоном Братерский протянул мне руку и крепко сжал ладонь, чуть притягивая к себе. Он смотрел прямо в глаза, и одна половина его лица, более молодая, чуть улыбалась, а вторая была серьезна и внимательна.

— Благодарю, что откликнулись на мое приглашение, — сказал он с подкупающим прямодушием, словно назначить встречу со мной в самом деле было непросто.

Я знаю, что значат преувеличенно теплые приветствия. Я писал статью про сектантов. С такими надо быть аккуратнее.

Мы сели. Пока я размышлял, как солиднее начать разговор, Братерский спросил:

— Бывает так, что вы ненавидите толпу?

У него были голубые глаза; в глухом свете кафе зрачки казались большими, тонкий нимб радужной оболочки светился по окружности. Он смотрел на меня так, словно ему в самом деле было интересно.

— В каком смысле?

— В прямом. Толпа вас раздражает? Выводит из равновесия?

Когда Братерский говорил, он сдержанно жестикулировал, утяжеляя слова.

Раздражает ли меня толпа? Я вспомнил, как здорово в школе поздним вечером, когда кругом никого, и шаги звучат с приятным длинным эхом. И как плохо без десяти восемь утра, когда толпа старшеклассников оттесняет тебя от гардероба.

— Я думаю, это у всех так, — ответил я неопределенно.

— Не у всех.

Официантка с кровожадными ногтями принесла мой капучино и бутылку воды Братерскому. Он сказал: