Блабериды - [12]

В конце концов, думал я, не является ли происходящее следствием моей всегдашней мнительности? Я чувствовал себя чужаком и раньше, да и не я один. Стоит ли зацикливаться на мелких проявлениях?

Я собирал себя в кулак, работал добросовестно, был сдержан, доброжелателен и отзывчив. В общем, я продолжал катиться по наклонной.

В один из дней какое-то длинное совещание, невыполненная в срок работа, утренняя стычка с Олей и холодная отповедь главреда довели меня до состояния, когда захотелось скрыться от людей. Нажать выключатель и раствориться в эфире, как Хоттабыч.

Не дождавшись конца собрания, я сбежал в туалет, заперся там и, облокотившись на раковину, долго смотрел на свое лицо, покрытое пятнами усталости.

Я видел взгляд побежденного. Видел безвольные тонкие губы. Это ужасно злило.

* * *

— Может, мне показаться психиатру? — сказал я Братерскому. — Я думал об этом.

Он расправлялся с фаршированным кальмаром. В простеньком меню «Марии» не было деликатесов; но почему-то для Братерского они были.

— К психиатру вы еще попадете, — ответил он, разделывая тушку. — Но вам это не поможет.

— Как-то совсем безрадостно.

Я пил горькую микстуру общения с Братерским до дна. Он оставался единственным человеком, способным понять мое состояние.

Состояние мое, как сказали бы врачи, требовало квалифицированной оценки. Я остро реагировал на звуки, особенно на фантомный писк брелка сигнализации, который на самом деле молчал. Появились проблемы с концентрацией внимания, мозг отторгал информацию, от информации разило, как из мусоропровода. Само слово «информация», которым одержимы журналисты, стало чем-то вроде ругательства. Я стал раздражителен и порой просто уходил от людей, потому что люди были одинаковы. Я приказывал себе успокоиться и на минуту становился гранитной плитой; а еще через минуту чувствовал, как внутри плиты все громче играет музыка, стучат назойливые соседи, набирает силы шторм, и вот уже плита кувыркается, как фанерка, а в глазах мерцает.

Я плохо спал. Мой сон напоминал лежание на мраморном постаменте, который мешает погрузиться в волны сновидения. Я не помнил прошлой недели. Событий выдувался без следа, как мелкий мусор.

Я уже не злился на Братерского, потому что злость требует сил. Я не хотел кормить этого вампира. Он был оживлен, энергичен, глаза его блестели, сверкали манжеты, от фаршированного кальмара остался лишь подлив. Официантка принесла воды.

— А вы поняли трюк с бильярдом? — спросил Братерский. — Почему я выиграл так легко?

— Так получилось.

— Ваш окончательный ответ?

— Пф… Просто вы играете в бильярд, а я блаберид. И мне не интересно, почему это так.

— Проверим? — он поднялся.

Мы пошли в бильярдную мимо барной стойки и пожарных выходов. В старой комнате с деревянными полами никого не было. Братерский включил свет. Стол, на котором мы играли, снова был закрыт чехлом. Братерский приподнял край и сказал:

— Загляните.

Я склонился. Стол как стол. Под покрывалом столешница, обитая зеленым сукном, восемь ножек-балясин, чернотища.

Братерский сел на корточки и указал на что-то пальцем. Я присел рядом и с трудом различил короб, похожий на блок питания компьютера.

— И что это? — спросил я.

— Электромагнит.

— Не понял…

— Вот эти коробки — магниты. Довольно мощные. Шары имеют металлические сердечники. Вот здесь есть кнопка, — он указал на боковину стола, — я нажимаю, и вероятность попадая в лузу существенно возрастает.

Я выпрямился.

— Сергей Михайлович, вы уж извините, глупый трюк. Такая ахинея. Зачем я время трачу?

— Не спорю, — ответил он совсем не зло. — Трюк действительно глупый. Грубая физика. Но он удобен, чтобы наглядно объяснять некоторые вещи тем, кто предпочитает грубую физику.

— Какие, например?

— Посмотрите на шары, как на обстоятельства своей жизни. Вот биток, вот кий, вот лузы. Вы целитесь туда или туда. А потом проигрываете. Вы ищите ответа, но подменяете настоящую причину более очевидной. «Боже мой, я плохо играю». «Просто так получилось». В вас живет страх увидеть очевидное. И так будет, пока вы не заглянете под стол и не поймете возможности того, что мы называем «слабыми взаимодействиями». Это силы, которыми принято пренебрегать. Понимаете?

— Смутно.

— То, что вы считаете важным в своей жизни — не важно. То, к чему вы стремитесь, можно получить легче. Если вы перестанете видеть только очевидное, вы сможете пойти дальше. Но чтобы заглянуть под стол в реальной жизни, нужно нечто большее, чем поднять покрывало. Нужны определенные жертвы.

— А я если я не хочу никуда заглядывать? Если я хочу вернуться к своей прежней жизни? Вы все время меня к чему-то подталкиваете, даже не спрашивая, нужно ли это мне. Идите к черту!

Он хмыкнул.

— Будьте объективны. Вы сами приходите.

Я хотел что-то возразить, но Братерский прервал:

— Подождите. Я не думаю, что нам нужно спорить о банальных вещах. Проблема в том, Максим, что не я подталкиваю вас. Вы уже сделали выбор, где-то внутри себя, не понимая этого. Сейчас вы имеете дело с последствиями. Я бы мог вам посочувствовать, если бы это помогло.

Я кипел. Братерский сливается.

Я уже думал об этих почти религиозных вещах — о своей вине и своем выборе. Я прокручивал в голове все этапы нашего общения, весь эксперимент с блаберидами и пощечину у ресторана «Миссия». Но если я и выбрал… то что?