Блабериды - [103]

— Почему мы не пошли? — оборвал Гриша.

В отсутствие Алика он становился его аватаром, который пенял нам за упущенные возможности. Интересно, как часто в жизни мы живем чужими эмоциями, принимая их за свои?

Неля как будто ждала этой подачи.

— Потому что в закрытом режиме, — ответила она с торжеством в голосе.

«Что, съел?», — читалось в её взгляде. Это была её небольшая победа над Гришей, над Аликом, над всей системой, которая пыталась советовать ей, что и как делать. Напрямую с Аликом Неля спорила редко, с его аватаром — постоянно.

— А почему в закрытом? — нахмурился Гриша.

— А потому что, — дернула плечами Неля. — В закрытом и всё.

— Нет, подожди, — в Грише зашевелился эрудит. — Насколько помню, закрытое заседание назначается для обвиняемых, связанных с государственной тайной, для несовершеннолетних, в каких-то особых случаях…

— Ну это и есть особый случай, — Неля недовольно задвигала носом. — Да закрыли говнюка по-тихому, вот и всё. Ну ради безопасности его. Опасались, наверное, что дольщики в зале суда пикет устроят.

Писать заметку о Братерском поручили мне. Сразу после планерки я вернулся на свое место и почему-то украдкой стал искать его номер в смартфоне, не сразу сообразив, что Братерский вряд ли ответит. Я уже привык, что мои вызовы он принимает всегда.

Телефон Братерского не был отключен, но и не отвечал. Я набрал пресс-службу суда.

Голос секретаря Ирины всегда звучал так, будто ей позвонили во время приёма ванны. На фоне как будто даже слышался звук льющейся воды. Бесцветный голос то и дело окрашивался капризностью. Ответы мне мучили её, как мигрень. Время от времени я проверял, идёт ли вызов, потому что Ирина делала абсурдно долгие паузы, будто надеялась, что я сброшу вызов и перестану её донимать.

В конце концов, она почти дословно повторила мне релиз, уже опубликованный на сайте суда.

«Ознакомившись с материалами дела суд принял решение удовлетворить ходатайство следствия об изменении меры пресечения для Братерского С. М., назначив содержание под стражей на срок два месяца».

Мои вопросы о необходимости закрытого заседания и столь жесткой мере пресечения остались без ответа:

— Что я могла сказать, я вам уже сказала, — ответила Ирина после паузы. Шум воды на фоне нарастал и скоро поглотил её целиком вместе с худым «до свиданья».

Братерский казался человеком, способным на самые вольные интерпретации закона. И всё же, если и был он жуликом, то достаточно ловким, чтобы не попадаться. Может быть, он любил ходить по карнизам, но вряд ли любил падать. Он был так равнодушен к шумихе вокруг него, что было очевидно наличие некого плана, который исключал неожиданности.

Теперь его отправили с СИЗО прямо из зала суда, отобрав смартфон, дорогие часы и запонки — я этого не видел, но хорошо представлял. Ожидал ли он этого?

Я позвонил в офис «Ариадны». Секретарь отказалась давать какие-либо комментарии о судьбе шефа, но голос её звучал растерянно.

Мне стало не по себе.

Я подошёл к Неле уточнить формулировки для заметки о Братерском, когда в разговор встрял Борис. В руках он нёс кружку кипятка, сам же кипел чувством справедливости.

— Вот так в этой стране: украл миллиарды — сидишь под подпиской, поспорил с властью, как Братерский — получи арест.

— Ой… — Нелю перекосило, как от несвежей пищи. — Во-первых, его не арестовали. Арест назначают осужденным, а для подследственных есть содержание под стражей. Во-вторых, чмо он и есть чмо.

— Ну чмо-то он, может быть, и чмо, — гнул свою линию Борис. — Но сколько таких случаев спускают на тормозах: Бережков, Осипов, дело «Мистраля»…

— Осипова хорошо потрепали… — не согласилась Неля.

— Ну если разделить 200 украденных миллионов на время, проведенное под следствием, получится доход в районе миллиона рублей в день, так что я бы не говорил о потрепанности данного господина…

— А Братерский ещё и суток в СИЗО не провел, а ты уже панихиду справляешь. Нет, мне нравится формулировка: «поспорил с властью». Это когда он с ней спорил? Сидел у кормушки, пока не отогнали.

— Посмотри его комментарии насчет Ильинской рощи: он прямым текстом говорит, что идёт попытка перепродать «Алмазы» заново…

— Я тебя умоляю! Боря! Ну что ты как наивный-то? Он сам в этом прекрасно участвовал и помалкивал, пока не дали по морде, а теперь пытается привлечь к себе внимание. Ну? Боря, ну чушь же. Чмо он и всё. Всё, отстаньте, мне к министру надо.

Боря защищал Братерского из духа противоречия. В редакции Братерскому не сочувствовали. Он не имел моральных козырей: ни меценат, ни общественник, ни многодетный отец, ни даже борец за экологию. Богатый, но не слишком. Резкий, но не опасный. Эхом спора по редакции прокатилось мнение, что ещё один ферзь разжалован в пешки, и это неплохо.

Я набрал Братерского повторно. Гудки стали как будто длиннее.

Во мне росла странная тревога, словно уголовное дело Братерского каким-то образом проецируется на меня; я даже поймал себя на совсем уж дикой мысли, что на допросах под пытками Братерский вдруг расскажет обо мне нечто такое, что разбудит дракона-Скрипку и вернёт в мою жизнь этот тлеющий кошмар.

Молчание Братерского было безысходным, как номер умершего родственника. Гудки, которые переживвают человека на несколько дней, пока батарейка не сядет окончательно. Это было молчание кладбища, воздух которого всегда полон назойливых мошек и вопросов без ответов.