Бизерта. Последняя стоянка - [108]

— Мама подошла с тобой ко мне, говорит: «Будем знакомиться», — и тебя успокаивала, чтоб ты не плакала. — «Спроси девочку, как ее зовут». — Ты взяла меня за руку и ничего не говорила. Тогда мама сама задала вопрос: «Как тебя зовут?» Я ответила: «Наташа». — «А фамилия как?» — «Адамович».

В тот момент вышел Михаил Иванович, взял у меня сверток и сказал, что я внучка Кирилла Ивановича Адамовича. Мама твоя его знала и позвала меня: «Идем с нами погуляем». Ну, я пошла. Под каштаны. Сели мы. Нака, ты не представляешь, как красиво цвели каштаны. Очень красиво! Их там было много, каштанов, был стол под каштанами, скамейки… Был также песок и игрушки, и мы долго играли, но когда я собралась домой, ты схватила меня за руку и не пускала!

Мама успокоила тебя; она подошла ко мне и спросила: «Наташа, ты завтра придешь к нам?» Я говорю: «Да, приду».

И вот я пообещала, и ты меня пустила, и я ушла. Я приходила назавтра. Я все время приходила. Катя, внучка Анны Петровны, тоже приходила, и Ледя, дочка моей тети Марьюшки, которая у вас белье стирала. Но мама твоя больше всего с нами была. Она у меня в памяти осталась, Зоя Николаевна…

Наташа многое может рассказать, может ответить на все вопросы:

— Анна Петровна? У нее дочь была замужем за Берестовым, и жили они все, где ихний дом. У них были три внучки, у Анны Петровны — Антонина, Катя и Дина, так что Анна Петровна была не одна. Умерла она приблизительно в 56-м или в 57-м году.

Какая долгая жизнь, связанная с Рубежным!

Когда перед смертью в 1915 году Мария Насветевич старалась обеспечить старость своей верной Анны Петровны, могла ли она предвидеть, что сами хозяева Рубежного все потеряют и что судьба разбросает их по чужим землям?..

Светлана Олеговна познакомила меня со статьей из местной газеты за подписью Н. В. Лопаткина. По его сведениям в 1868 году будущий император Александр III приезжал в Лисичанск крестить сына своего личного друга генерала Насветевича. Сына или дочь Александру? 1868 год скорее год рождения его дочери, портрет которой в двадцатилетнем возрасте хранится у меня с точным указанием года: «Александра Александровна Насветевич, сентябрь 1888 год». Я знала, что любимая папина «Тотка» была крестницей Государя; я долго хранила массивные императорские часы с императорским вензелем, которые Мария Насветевич получила в подарок на крещение дочери, но только сейчас я узнала, что Александр III посетил Рубежное. И здесь загадочная фотография ожила внезапно в новом освещении: это, конечно, Лисичанск покидает будущий император, направляясь к мосту!

«Проводы Его Высочества за мост». Последнее слово давно должно бы мне дать ключ к разгадке; я знала, сколько энергии вложил генерал Насветевич в постройку моста и железной дороги. Большой альбом в кожаном, коричневом переплете, о пропаже которого во время бомбардировок в Бизерте я сегодня сожалею больше, чем когда-либо, живо передавал ту кипучую деятельность, которая царила во второй половине XIX века в этой области, одной из самых индустриальных в России — знаменитом Донецком бассейне.

Признаться, тогда мне казались мало увлекательными эти стройки вдоль Донца, конструкции моста, группы рабочих, потомки которых могли бы сегодня узнать в них своих дедов. За толстыми, пожелтевшими фотографиями из пропавшего альбома встают лица тех, кто создавал богатство страны.

Их потомки сегодня здесь — те, которые хранят о них память.

День кончается. Сейчас все разойдутся. Наступающая ночь постепенно овладевает опустошенным парком, где сирень давно уже отцвела под развалинами белых колонн.

Где ютится теперь соловей?

Темная громада школьного здания, пустого в это время года, послушно следует очертаниям старого фундамента. В его многочисленных окнах — слабые отблески, словно знак какой-то уцелевшей тайной жизни. Жизнь еще теплится!

С пяти часов утра мы объезжали земли поместья, которые мне были совершенно не знакомы. На противоположном берегу Донца ничего, кажется, не изменилось за 200 лет поля, леса, деревушка. Оставив машину, мы идем пешком по тропе вдоль реки, которая в этом месте расширяется, и останавливаемся напротив Рубежанских холмов, где карабкается к дому заросшая тропа. Ничто не позволяет думать, что мое очарованное царство живет только в памяти. В час, когда встает солнце, когда все еще неподвижно, я стою перед землей поместья, открывая с неожиданной ясностью его красоту и размеры. Все до последних деталей стало на свои места — от туманных оттенков реки, которая только просыпается, до горького запаха полыни, стебли которой я мну между пальцами.

Никогда больше не увижу я того удручающего сна, который регулярно посещал меня годами, прожитыми без всякой надежды на возвращение, — сна призрачной усадьбы, удаляющейся при моем приближении.

Мои поиски прошлого кончаются у тихой пристани. Я уношу из моего Рубежного мирную картину очаровательной пасторали. За поворотом тропинки маленькая старушка — морщинистое лицо под треугольным платочком — пасет взволнованных нашим появлением гусей.

— Я из семьи Насветевич, — говорю я, показывая на другой берег, где над вершинами деревьев виднеется крыша школы.