Бизерта. Последняя стоянка - [106]

— И еще бы 300 лет стоял, — прибавляет кто-то, — постройка была такая крепкая, что топор отскакивал, не мог пробить дерево. Из одного паркета построили несколько дач!..

Так мне дано было пережить смерть дома — последней из семьи, кто его знал и любил.

Суховатый седой мужчина, которого я давно заприметила, так как ему не сиделось на месте, просит слова и несколько смущенно объясняет:

— Когда надо было строить школу, было выбрано место, где стоял дом, потому что уже точно было известно, что под ним нет каменного угля.

Оратор сам выглядел неудовлетворенным своим объяснением и очень меня растрогал, поднеся мне в подарок большую картину с видом Донца и новым школьным зданием вдали.

Как объяснить окружающим, что я ничего не жду другого, кроме встречи с милым прошлым, и что благодаря их приему, я знаю теперь, что на земле есть уголок, где я никогда не буду чужой?!

Наталья Михайловна прожила в Рубежном всю свою жизнь. Живой интерес ко всему и верная память переносят ее легко в давно ушедшие времена; она знает там всех своих предков. Такие, как Наташа, живут не только в настоящем, но и в прошлом, живут столетиями. В молодости она, вероятно, была крепкая, стройная, с открытым, красивым лицом, как первый Адамович, приехавший сюда из Польши. Отяжелев на старости лет, она ходит с трудом, но когда она говорит, все в ней оживает. Старше меня на три года, она удивительно подробно помнит летние встречи нашего раннего детства. Могла ли я найти себе спутника лучше, чтобы посетить опустошенное пространство вокруг школы № 5?

Когда мы покидали большой зал, публика начала расходиться, но некоторые, живущие поблизости, остались с нами.

Обойдя школу, мы вошли в «парк» — большой пустырь на месте центральной площадки с фонтаном, от которой расходились аллеи. Впрочем, одна их них, зацементированная, уцелела и ведет к детскому саду. Заросли кустарника простираются до ограды, а за ней, далеко внизу, Донец.

Испуганная всем этим народом, собака прячется в кустах. Она на коротких лапках, как у аристократических такс из барских домов, но белесого цвета, как большинство дворняжек.

Потомок верной Дези?

Мы ходили по «парку» там, где сохранилось еще подобие сада; несколько деревьев являются частью территории детского сада, где большая аллея содержится в порядке. Наталья Михайловна, для меня уже Наташа, забыла про свои тяжелые ноги, не знает больше, где ее палка; у нее крылья!

Таня, смотря на нас, знает, что мы видим все в другом мире: великолепие большого поместья, где наши предки жили вместе.

Вероятно, мы одни с Натальей это видим. Кто знает, может, когда-нибудь парк оживет? Так много еще свободного места, и все может расти на этой богатой земле!

Мне вспоминается басня Лафонтена про землепашца: уверив сыновей, что в земле зарыт клад, он побудил их ее вскопать. И здесь, как мне рассказывают, тоже часто копают в поисках клада Насветевичей. Почему же заодно и не сажают что-нибудь? Это было бы надежнее, чем находка несуществующего сокровища. Ларчик с монетами тети Анны давно, наверное, был найден. Продолжал ли Вацлав его искать?

Как раз Наташа про него вспоминает. После нашего отъезда он основал семью, имел двух детей и через несколько лет вернулся в Австрию. Семья больше его не увидела, так как границы были закрыты.

А Лебедевы? Семья расстрелянного директора? Наташа их очень хорошо помнит:

— Дама большая, как мужчина, с маленькими усами?

Семья после того несчастья переселилась в одну из квартир дома, где помещалась прислуга. Любезная докторша, которая теперь в ней живет, приглашает нас к себе. Хочет ли она мне кое-что показать? Я слежу за движением ее рук — на полу расстилается… шкура белого медведя; очень скромный мех, расплющенная голова без стеклянных глаз! Неужели это мой медведь так состарился? Пересекая двор, я указываю направление к погребу:

— Но он все еще здесь!

Несколько крупных булыжников, ступеньки под землю без крыши — это все, что осталось. Я вижу еще, как спускаюсь за Анной Петровной по лестнице в этот мир бесчисленных стеклянных банок на полках вдоль стен. Память об Анне Петровне живет в нескольких шагах отсюда: домик, который баба Муня для нее построила, устоял! Кокетливый и светлый, он совсем не похож на избу. Белой краской обрамлены многочисленные окна, узорный орнамент белых кирпичиков стен, кружевная зелень веток акации и множество желтых и красных цветов в палисаднике; все это носит отпечаток заботливого ухода. Давно уже умерла Анна Петровна, и дети ее, продав дом, куда-то уехали. Новая хозяйка приглашает нас войти, чувствуя во мне посетительницу из давно ушедших времен. Комнаты просторные, старинная изразцовая печь заменена радиаторами отопления. На буфете в столовой — графин в форме барана, который барин принес 100 лет назад, когда освящали дом. Садик вокруг дома дает овощи и фрукты. Несколько курочек прогуливаются под дружелюбным взглядом большой собаки по имени Динар. Хозяйка дома, принимающая нас с таким радушием и пирогами с вишней, снимает со стены гипсового, позолоченного ангелочка: «На память о доме».

Светлана Олеговна передает мне книгу «Свод законов» с пометками на полях, которую неизвестный мне юноша принес для меня: