Бизар - [2]

, а как вы думаете, что этот мулла делает в Вашингтоне?» – «Ха! – усмехается мой отец. – Как это что? Он моет Клинтону ноги!»

– Какой мулла?

– Наваз Шариф[4].

– Кто?

В дверь постучали. Хануман напрягся. Я соскочил с койки и встал у окна. Но это были всего лишь афганцы, которых недавно перевели из Авнструпа[5]. Старый хазар, юный Джахан и доктор Мехраб. Хануман их так очаровал, что они по каждому ничтожному делу приходили к нам, без него шагу ступить не могли! В этот раз было что-то серьезное: у них что-то случилось. Они мялись, стеснялись войти. Хануман почти силой втянул их в комнату. Жевали, жевали… Короче, были сильно обеспокоены состоянием дедушки Абдуллы. Юный Джахан готов был разрыдаться.

– Мой дедушка умирает, – причитал он, его губы тряслись, – умирает…

Хазар прочищал горло, не мог выдавить ни слова. Открывал рот и опускал свои узкие глаза. Он был сильно чем-то смущен. Доктор Мехраб все объяснил:

– Дедушка Абдулла в ужасном состоянии. Он не спит, не ест, обливается потом, уже и не встает с начала недели. И никакие врачи тут не помогут. Я знаю, в чем дело, но врачи не помогут…

– Так в чем же дело? – спросил Хануман, оглядывая троих, серых и до ужаса напуганных афганцев.

Мехраб отвел глаза, потом лукаво улыбнулся и сказал, что дело очень деликатное, старик привык к гашишу, всю жизнь курит, не может без него жить, а гашиш, который они до сих пор для него покупали в Копенгагене, когда находились в транзитных лагерях, кончился, и теперь, в этой глуши, они не знают, где его раздобыть. Хануман мгновенно овладел ситуацией, сделал гримасу озабоченности и сострадания, принялся что-то кудахтать на хинди, усадил афганцев, угостил сигаретами, налил чаю, захлопнул окно наглухо, опустил жалюзи. Сказал, что теперь он все прекрасно понимает, очень сильно сочувствует.

– Да, еще бы, на Юлланде с этим делом очень сложно, – вздохнул Хануман, почесываясь. – Ох, как сложно!

Афганцы кивали, чесали затылки, словно подражая Хануману.

– Гашиш тут трудно достать, и цены не такие, как в Копене…

Афганцы слушали.

– …и гораздо опасней с этим тут, – добавил многозначительно Ханни, выглядывая в окно сквозь жалюзи. – Если поймают, могут и в тюрьму посадить. Прощай, позитив!

Афганцы вздохнули и сказали, что побоялись обратиться к армянам или грузинам, потому что те обманут.

– Там у них есть один езид, – добавил хазар уголком рта, – вор он подлый, все время крутится, вертится возле наших комнат. Пока у дедушки Абдуллы был гашиш, езид ходил вокруг нашего билдинга и все время шмыгал носом, шмыгал и спрашивал: не курит ли кто гашиш?., кто тут гашиш курит?., может, кто-то тут курит гашиш?.. А потом грузины приходили и тоже нюхали. Эти точно обманут!

– Конечно, обманут! Армяне, грузины, русские – все обманут! – вскричал Хануман. – Три шкуры сдерут и ничего не достанут!

– Поэтому мы решили обратиться к вам, – сказал внук Абдуллы.

– Правильно. Никому ни слова. Я вас прекрасно понимаю. Но… я даже не знаю… – замялся вдруг Хануман, хлопая себя по карманам; хазар и доктор привстали. – Сидите, пейте чай, курите. Я просто думаю, – начал хождение по комнатке Хануман: два шага к двери и два шага к окну. – Думаю, что бы я мог сделать… как бы я мог вам помочь… Все, что я могу сделать сейчас… – Хануман остановился, запуская руку в карман, делая драматическую паузу, – это отдать несчастному дедушке Абдулле мой маленький кусочек гашиша, который я храню на самый черный день. – Говоря это, Хануман извлек из бумажника коричневый комочек и стал катать его в своих длинных тонких пальцах, как драгоценный камень, продолжая говорить: – Это все, что у меня есть. Это последнее, чем я мог бы поделиться с несчастным дедушкой Абдуллой.

У афганцев открылись рты. Я поборол в себе желание вцепиться Хануману в глотку: мы две недели ничего не курили, а у него в кармане был почти грамм! Но я бровью не повел, смотрел на это представление и тоже всячески изливал сострадание, даже положил руку на плечо Джахану, выражая готовность поддержать их в беде.

– Если это как-нибудь поможет, – продолжал Ханни, – мы дарим этот гашиш. Не так ли, Юдж?

Я кивнул, вздохнул, моргнул: какие могут быть вопросы?.. Хануман торжественно положил гашиш на стол перед хазаром и доктором; те несколько секунд смотрели на него как на некое чудо, словно Хануман успел вылепить из гашиша нэцке, пока катал его пальцами.

– Это очень благородно, – наконец, придя в себя, сказал хазар, остальные кивали. – Огромное спасибо, Хануман! Но это не решит нашу проблему. Старику станет плохо уже утром. И что мы будем делать?

– К утру, дорогой друг, – сказал Хануман, закуривая погасшую самокрутку, – Юдж привезет вам гашиш. – И он посмотрел на меня. – Он очень постарается успеть к утру.

Я начал собираться. Наконец-то есть повод смыться из этого цирка, хотя бы на пару часов. Может, пистон по пути вставлю. Приеду – покурим – усну. Никаких писем! Никаких мыслей!

Хазар выложил на стол деньги. Хануман некоторое время решал сложные арифметические задачи, вращал глазами, рисовал в воздухе пальцами иероглифы, закусывал губу.

– Всё, в конце концов, зависит от дилера, – сказал он, – утром выяснится. Юдж постарается договориться. Будет сдача – мы вам отдадим.