Бивуаки на Борнео - [57]

Затем на дерево с шумом опустились два больших черных калао — напоминавших зонты благодаря своим узким телам и длинным шеям, которые заканчивались кривыми клювами, — и начали трапезу, сопровождая ее ссорами, хлопаньем крыльев и носовыми криками. К ним присоединилась стайка зеленых голубей, тихих и незаметных, когда они не двигались, потом несколько дятлов-бородастиков — зеленых птиц с толстыми клювами, окруженными венцом черных волосков; они издавали металлические крики, назойливые, словно удар молота по наковальне.

Наконец из-за кустов показалась косматая голова большого кабана. Он медленно продвигался, долго нюхая землю и останавливаясь на каждом шагу, чтобы разгрызть плод. Когда он подошел совсем близко, я заметил с удивлением, что за ним следовала стайка из пяти руль-руль — маленьких лесных куропаток; у самца на голове был хохолок из красных перьев.

Сначала я подумал, что присутствие птиц было случайным: просто они пришли поесть плодов, как все другие. Но я заметил, что они все время держались возле кабана, то опережая его, то следуя вплотную за ним. В трех метрах от меня животное остановилось и начало жадно поедать плоды, покрывавшие землю, куропатки же собрались перед его рылом.

Тогда я понял причину этого странного содружества. Так как плоды литокарпуса слишком велики, чтобы куропатки могли проглотить их целиком, то заботу разгрызать их птицы предоставляли свинье. Пока она грызла желуди, птицы подбирали падавшие с ее морды кусочки, склевывая без колебаний даже те, которые приклеились к губам животного.

Иногда какая-нибудь куропатка обходила вокруг кабана и клевала его кожу. Одна из них даже вскочила на мгновение на спину животного, которого это, видимо, не удивило. Вероятно, такое содружество птиц и свиньи имело двоякий смысл. Куропатки питались остатками трапезы своего спутника, избавляя его взамен от паразитов, и поднимали тревогу в случае опасности, компенсируя своей бдительностью близорукость кабана.

Меня все же мучили сомнения. Стрелять ли в кабана, казавшегося очень жирным, или в одну из куропаток для моей коллекции? В конце концов высокое восторжествовало над низменным в этом споре, и, не без горечи думая о куче сала, которое уйдет от меня, я прицелился в одну из руль-руль.

Птицы обладают таким совершенным зрением, что это неуловимое движение не ускользнуло от куропаток. Две из них с беспокойством подняли головы и издали тихое тревожное кудахтанье. Кабан тотчас бросил есть и с подозрением понюхал воздух. Я не стал больше ждать и выстрелил в самца с ярким хохолком. После выстрела кабан мгновенно исчез в кустах, сопровождаемый четырьмя уцелевшими куропатками.

Я подобрал свою жалкую добычу и снова сел в засаду, говоря себе, что этому кабану необычайно повезло. К счастью, я был один, ибо даяку трудно представить, что можно пренебречь столь великолепным животным, чтобы застрелить птицу! Подобная самоотверженность была, однако, частично вознаграждена, так как попозже я убил мунтжака, также явившегося полакомиться желудями.

Выпотрошив свою жертву, я приделал к ней две лямки из коры и взвалил ее себе на спину. Возвращение прошло бы без приключений, если бы около деревни мне не пришлось переправляться через небольшую речку по переброшенному через нее тонкому стволу. На вид он казался прогнившим, но я не раз убеждался, что он был прочнее, чем это представлялось на первый взгляд.

В тот день, однако, под добавочной тяжестью в виде мунтжака, мостик рухнул, когда я находился на середине, и я очутился по плечи в воде, угодив к тому же левой ногой в расставленную жителями деревни бамбуковую вершу. Не без труда мне удалось выпутаться из этого положения, и я вернулся в деревню со своим оленем и тремя большими рыбами-кошками, изъятыми из верши в качестве репараций!

Ладжанг проявлял огромный интерес к моей работе и даже принимал в ней активное участие. Он великолепно знал всех птиц в этом районе и часто говорил мне:

— Существует птица, которой у тебя еще нет, и я знаю, где ее найти.

Так мы оба и его шурин Ипар отправились на поиски удивительной зеленой с черным птицы, которую мои проводники называли «пуан» и которая жила только на вершине горы Дук-Нанг; эту гору мне не удалось отыскать ни на одной карте Борнео.

Проплавав день в пироге и отдохнув ночью на берегу реки, мы начали восхождение на гору. В течение двух первых дней шли по девственному лесу с огромными деревьями и редким подлеском; липкую, как всегда, почву устилали сухие листья. Но на исходе третьего дня мы попали в лес совершенно нового для меня типа.

Мы достигли высоты, на которой низкие облака задевали склоны горы и смешивались с вечными туманами, рожденными ночной прохладой, превращая окружающий воздух в настоящую парильню. Постоянная влажность способствовала произрастанию эпифитов, лиан, мхов и папоротников.

Малейший клочок свободного пространства, как на земле, так и на скалах, стволах и ветвях деревьев, занимали необычайно пышно разросшиеся растения-паразиты, лишайники, древовидные папоротники и орхидеи с крохотными блеклыми цветами.

Ветви до такой степени поросли мхом, что веточка толщиной с вязальную спицу казалась толстой, как большой палец. Некоторые из этих мхов свисали длинными пушистыми нитями, другие обосновались на самих листьях, так что в итоге весь лес стал походить на подводный пейзаж с наброшенным на него толстым покровом из водорослей.