Битвы Третьего рейха. Воспоминания высших чинов генералитета нацистской Германии - [73]

В конце концов генерал Гальдер заявил, что отказывается брать на себя ответственность за продолжение наступления в условиях приближающейся зимы. В конце сентября он был смещен со своего поста и заменен генералом Цейтцлером, в то время бывшим начальником штаба у Рундштедта на западе. А меня отправили на запад на место Цейтцлера.

Впервые получив столь высокий пост, прибывший на место Цейтцлер поначалу не волновал Гитлера постоянными возражениями, как это делал его предшественник. А поскольку теперь Гитлера никто не останавливал (кроме русских, конечно), наши армии увязли еще глубже. Очень скоро Цейтцлер разобрался в происходящем и утратил владевшие им в самом начале иллюзии. Он тоже стал спорить с фюрером, доказывая, что невозможно и в корне неправильно держать наши армии под Сталинградом всю зиму. Когда ход событий подтвердил правоту Цейтцлера, Гитлер изменил отношение к своему протеже. Он не уволил Цейтцлера, но держал его на расстоянии».

Подводя итоги, Блюментрит сказал: «На этот раз не существовало риска превращения отступления в паническое бегство, потому что наши войска уже имели опыт ведения войны в зимних условиях и избавились от страха перед неведомым, владевшим ими годом ранее. Но они не были достаточно сильны, чтобы удержаться на занятых позициях, в то время как силы русских день ото дня возрастали. Но Гитлер не отступил. Его пресловутый «инстинкт» не подвел его в 1941 году, поэтому фюрер ни минуты не сомневался, что окажется правым и сейчас. Он настоял на своем – «не отступать». И когда русские начали свое зимнее контрнаступление, наши армии под Сталинградом оказались в окружении и были вынуждены сдаться. Мы были уже слишком слабы, чтобы пережить еще и эту потерю. Отныне чаша весов склонилась не в нашу сторону».

Глава 15 После Сталинграда

Многим генералам я задавал один и тот же вопрос: «Как вы думаете, могла ли Германия избежать поражения после Сталинграда?» Рундштедт сказал: «Думаю, что да, если бы полевым командирам было позволено выводить войска тогда, когда это было целесообразным. Вместо этого их вынуждали держаться до последнего, после чего катастрофа обычно оказывалась неминуемой». Сам Рундштедт начиная с 1941 года не был на Восточном фронте, поэтому имел возможность смотреть на вещи со стороны и быть более объективным. А тот факт, что он никогда не испытывал оптимизма по поводу перспектив русской кампании, в сочетании с обширным опытом командования на обоих фронтах, делает его мнение особенно ценным. Ставя этот же вопрос перед генералами, командовавшими только на востоке, я обнаружил, что они высказываются куда более определенно. Все считали, что наступление русских можно было ослабить грамотной организацией подвижной обороны – конечно, если бы им позволили это сделать. Некоторые из них приводили воистину удивительные примеры.

Клейст рассказал о своем собственном опыте организации отступления армии с Кавказа после того, как армии Паулюса были окружены под Сталинградом. За это отступление без серьезных потерь Клейст получил звание фельдмаршала, причем оно было вполне заслуженным. И хотя большинство фельдмаршальских жезлов дается за успешные наступательные операции, этот стоил не меньше, если не больше. Вряд ли можно припомнить хотя бы одну подобную операцию в истории, когда огромное количество людей было выведено из почти безнадежного положения, да еще в невероятно тяжелых условиях – гигантские расстояния, суровая зима, непрекращающиеся атаки превосходящих сил противника с фланга и с тыла…

Рассказывая о наступлении, Клейст привел следующие факты: «Хотя наше наступление на Кавказ фактически завершилось в ноябре 1942 года, когда мы оказались в тупике, Гитлер настоял, чтобы мы оставались на этой выдвинутой вперед позиции, то есть в горах. В начале января мои войска подверглись нешуточной опасности из-за атаки русских на мой тыловой фланг со стороны Элисты в западном направлении мимо южной оконечности озера Маныч. Она оказалась более серьезной, чем контратаки русских на мои передовые позиции в районе Моздока. Но самую страшную опасность принесло наступление русских от Сталинграда вниз по Дону в сторону Ростова, то есть у нас в тылу.

Когда русские находились в 70 километрах от Ростова, а мои армии – в 650 километрах к востоку от этого города, Гитлер прислал мне срочный приказ – при любых обстоятельствах ни шагу назад. Это было все равно что обречь нас на верную смерть. Правда, на следующий день поступил уже другой приказ – отступать, обеспечив вывод людей и техники. Задача была бы сложной в любых условиях, но стала почти невыполнимой в разгар суровой русской зимы.

Защита моего фланга на участке от Элисты до Дона первоначально была поручена румынской группе армий под командованием маршала Антонеску. Сам маршал в войска так и не прибыл – и слава богу! Вместо него сектор передали Манштейну. Благодаря помощи Манштейна мы смогли пройти через ростовское бутылочное горлышко раньше, чем русские успели перерезать нам дорогу. Но войска Манштейна подверглись такой яростной атаке, что мне пришлось отправить часть моих дивизий, чтобы помочь ему сдержать русских, рвущихся по берегу Дона к Ростову. Во время отступления наибольшей опасности мы подвергались во второй половине января».