Битва за Рим - [9]

– Что-то в этом есть, мы развязали эту войну, нам ее и заканчивать! – прошептал он вполголоса, в его голосе чувствовалась боль. – Ты ведь не принуждаешь никого вступать в наши ряды, браться за оружие. Да и мы ничего не сможем противопоставить Риму, ты прав!

– Не принуждаю, – согласился я.

– А я не готов отступить, – горько улыбнулся Рут. – Прямо как и ты, Спартак! Мое сердце бьется чаще, стоит мне представить, что кровь десятков тысяч людей пролита понапрасну! Что будет, если Республика победит? Что станет с остальными рабами, я не говорю про нас, чья участь давно предрешена! Я не готов к этому, Спартак! – Рут замолчал. Обглодал кость, бросил ее в угли, вытер руки. – Я что думаю, если умрут десятки тысяч, но останется хотя бы сотня тех, кто заживет новой жизнью, тех, у кого в свободе родятся дети, мы сможем сказать, что победили в этой войне! Я прав, Спартак?

Глаза Рута наполнились слезами. Гопломах смотрел в небеса. Вот зачем он затеял наш разговор. Руту хотел высказаться, выплеснуть все накопившееся внутри. Он высоко задрал подбородок.

– Я буду сражаться до конца! – выпалил он. – Все верно, Спартак! Чтобы победить этих свиней, мы должны собраться воедино! Объединить тех, кто жаждет краха Республики! Только тогда у нас появится шанс победить, и я клянусь, что воспользуюсь им сполна… – Рут запнулся, тяжело задышал, наконец слезы покатились по его щекам, теряясь в густой бороде. – Без жертв не выигрывается ни одна война! Увы…

Он не договорил, уронил подбородок на грудь, схватился руками за голову. Сомнения, облаченные в слова храброго гопломаха, сидели глубоко внутри него. Рут, обычно скупой на эмоции, сегодня излил передо мной свою душу. Я мог только догадываться, насколько тяжело этому храброму человеку с большим сердцем дались эти слова. Гопломах всем своим нутром переживал за наше общее большое дело. Я подсел к Руту, положил руку на его плечо, крепко сжал.

– Прими эти мысли. В этой битве мы бьемся не за себя, – процедил я сквозь зубы.

– Те люди, которые падут под мечом римлянина…

– Ты сам сказал, что они провели бы всю свою жизнь в оковах, как инвентарь или скот! – я жестко перебил Рута, требовалось встряхнуть гопломаха, привести его в чувства. – Так почему не объединить силы противников Рима в один кулак?

– Что ты затеял, мёоезиец?

– Я хочу победить в этой войне! Ты веришь мне? – спросил я.

– Верю! Я верю тебе больше, чем себе! Не подумай, что я сомневаюсь, я только лишь хочу знать, что наше дело…

Гопломах вдруг осекся, замолчал, продолжил трапезу, переваривая мои слова. Он потупил взгляд, но я увидел, как румянцем залило его лицо. Возможно, Рут все понял. Меня не покидало странное чувство, что мы разговариваем с Рутом на разных языках и не понимаем друг друга. Мы помолчали. Я начал выковыривать из зубов куски застрявшего мяса. Рут счищал со спаты налипшую, а местами пригоревшую зайчатину.

– Спартак, ты правда веришь, что у нас может что-то получиться? – осторожно спросил он.

– Это наш шанс остановить Лукулла, Рут, только и всего, – заверил я.

– Лукулл, – презрительно фыркнул гопломах, бросая в костер налипшее мясо. – Он спит и видит, как поквитаться с нами за Брундизий! Сколько этот напыщенный римский евин потрепал себе нервов, прежде чем высадиться на сушу, после того как мы сожгли порт! Мы как заноза в его заднице! Хочется достать, да не можется!

– Пусть думает все, что пожелает, – отстранение ответил я. – Я все еще оставлю ему шанс…

– Оставь, Спартак, мне не нужны твои объяснения, без того тошно, – устало отмахнулся Рут. – Что бы ты ни надумал, это будет лучше для нас. Скажешь прямо сейчас выступить против Варрона Лукулла, никто не откажется, ты же знаешь! А за мои слова… еще раз извини, я не хотел, да и не имел права давать тебе повод усомниться в себе, я просто хотел убедиться или бы, наверное, сошел с ума.

Я промолчал, пристально рассматривая гопломаха, который закончил очищать меч, небрежно вытер лезвие спаты о край плаща и вернул клинок за пояс. Слова гопломаха приятно согрели душу. После разделения под Гераклием со мной остались лишь те, кто готов был идти до самого конца, невзирая на невзгоды, разочарования и тягости. Я знал, что могу положиться на этих людей в самую трудную минуту, а слова Рута лишь укрепляли мою веру. Реши я ударить по легионам Лукулла, и не было бы среди моих людей тех, кто откажется поднять свой меч. Но такого решения я не имел права принять. Даже в отсутствии легионов Красса, форсировавшего марш-бросок на сам Рим, Лукулл был слишком силен. Его легионы после длительной морской переправы были свежи и готовы к изнуряющим переходам. Прежде чем это произойдет, у нас оставалось совсем мало времени. Не сегодня, так завтра Лукулл перейдет в наступление, и тогда козырь македонского проконсула нам нечем будет крыть. Я делал ставку на сегодняшний день, который расставит все по своим местам.

– Возвращаемся? – я услышал вопрос гопломаха.

Рут протяжно отрыгнул, неспешно поднялся.

– В лагерь, – подтвердил я.

Я поймал себя на мысли, что заяц, приготовленный гладиатором, был отвратительным. После зайчатины хотелось сполоснуть горло водой. Увы, ни у меня, ни у гопломаха воды не было. В горле неприятно вязало, но приходилось терпеть.