Битва за любовь - [47]

На полпути Леон спросил:

— Понравилось тебе, Тим?

— Да, спасибо, деда, — был вежливый ответ.

— А ты ходил смотреть на двигатель?

— Нет, деда.

— А где же ты был, когда ушел от нас?

Это смутило Тимоти; он не думал, что они заметили его отсутствие.

— Я погулял… немного.

— И все?

Мальчик подумал над вопросом, решил применить отвлекающую тактику и сказал:

— Какой был вкусный чай! — повернувшись к матери, он пробормотал: — Знаешь, лучше, чем в прошлый раз. Куда лучше!

Очень умно с его стороны, подумала Кэтрин. Они вернулись на виллу в седьмом часу вечера, а к семи Тимоти, не спавший днем, был уже в кровати, готовый ко сну. Кэтрин быстро переоделась и, посмотрев на часы, решила, что нужно позвонить Иветте. Она сняла трубку, сказала ответившему снизу слуге, чтобы он подключил ее телефон к городу, и набрала номер.

— Доктор Селье слушает.

Сердце у нее стукнуло.

— О… это вы, Филипп. Говорит Кэтрин Верендер. Мне можно поговорить с Иветтой?

— Разве она не с вами? — прозвучал ледяной вопрос. — Иветта за ленчем говорила, что вы и ваш кузен будете у нее за чаем.

Кэтрин коротко объяснила, как было дело, добавив:

— Я уверена, что Хью позвонил ей, как обещал. Вы думаете, ей стало скучно одной и она отправилась куда-нибудь со своими друзьями?

— Этого не может быть. Вчера вечером она сказала, что распростилась с ними. — Пауза. — Меня немного беспокоит, что она уехала куда-то, ничего не сказав горничной. Но скорее всего, она поехала к Марсель. Вы хотите передать ей что-нибудь важное?

— Нет, только свои извинения.

— Я передам их от вас.

— Спасибо. До свидания.

Она положила трубку. Хрупкое счастливое настроение, которое она ухитрилась ненадолго обрести с Леоном, исчезло. Кэтрин подошла к зеркалу взять бумажную салфетку, чтобы вытереть руки, — она так сжала пальцами телефонную трубку, что они стали влажными. Молодая женщина рассматривала свое напряженное лицо в зеркале. Что ей делать с этим чувством к Филиппу Селье? Всего только голос по телефону, а с ней уже вот что сделалось…

Бывали моменты, когда Кэтрин была уверена: он сам чувствует, что его тянет к ней; жесткие, как клещи, пальцы у нее на плече, резкий вздох, напряженная следящая улыбка…

А может быть, она сама себя обманывает? Может быть, для Филиппа она только невестка его богатого приятеля, Леона Верендера; конечно, поэтому он и воздвиг такую непроницаемую стену между ней и собой. И она чувствовала, что эту стену ей не пробить, каким бы запасом динамита женственности она ни обладала.

Вечером Люси была у них на вилле к ужину, очень любезная и очень красивая в платье из матового шелка цвета нефрита. Леон будет занят весь день, объяснила она за кофе в салоне, поэтому у нее есть великолепное предложение: пусть Кэтрин приедет завтра в Ниццу.

— О да, эти платья для круиза, разумеется. Я позвоню утром из отеля в два дома моды и скажу им, чтобы они подготовили специальный показ для вас часов в двенадцать и второй — в три тридцать. А Леону они быстро подготовят все нужное за несколько дней.

Кэтрин запротестовала, но вяло. Платья, роскошные круизы… все это — как планировать банкет без почетного гостя или свадьбу без жениха. Одна зияющая пустота, больше ничего.

— Лучше всего будет, если мы оставим мальчика с горничной, — безмятежно продолжала распоряжаться Люси. — Или, может быть, ему будет лучше с вашим женихом? — Она досадливо щелкнула пальцами, приняв смущенный вид. — Как глупо!.. Вы должны извинить меня, Кэтрин. Но я видела вас двоих, таких веселых, когда мы встретились по дороге, и это была такая чудная картина, что я совсем забыла о том, что вы родственники. Но ведь это троюродный брат, нет?

— Мальчик останется с горничной дома, — сказал Леон.

Люси решила применить свои чары:

— Ну, Леон, — с очаровательной просительностью в голосе начала Люси, — этот человек — его родственник, и вы сами согласитесь, что ребенку лучше быть с мужчиной, чем с горничными.

— Ничего страшного, если он останется дома. Дин может заняться с ним.

Она грациозно уступила в споре, но Кэтрин почувствовала ядовитый намек в том, как она покорно пожала плечами. Завтра будет изнурительный день.

Очень рано на следующее утро она отвезла Тимоти в гостиницу. Только одна из дверей была открыта, и в зале благодушно-сонный хозяин расставлял бутылки на полках и мыл бокалы после ночной торговли. Он исчез за занавеской и позвал:

— Мсье! К вам посетители! — и снова появился, улыбаясь и принимаясь за свои операции: большим пальцем, обмотанным грязноватым полотенцем, он ухитрялся молниеносно наводить блеск на свои бокалы.

Появился Хью, еще более коренастый в синей клетчатой рубашке и бермудах. Он провел Кэтрин и Тимоти через зал на воздух и усадил их на скрипучую скамеечку под выцветшим большим зонтом, а сам сел на облупленную табуретку. Он выглядел каким-то заморенным. Но он и должен был так выглядеть в стране, где английский был для всех иностранным языком.

Без всяких предисловий он сказал:

— Бог ты мой, ну и втравила же ты меня вчера в дельце! У меня в жизни не было такого мучительного дня!

— А что случилось?

— Ох, и вспоминать неохота. Это кошмар какой-то, твоя Иветта Селье.