Битва за Кавказ - [49]

Наконец бронетранспортёр выбрался из отары и подкатил к старшему чабану, продолжавшему кричать и размахивать длинной герлыгой.

   — Куда гоните овец? — коверкая слова, спросил долговязый ефрейтор.

   — Туда, — махнул герлыгой чабан. — Зачем овец давил?

Но немец не удостоил его ответом..

   — Туда? Кизляр? — спросил он восседавшего на небольшом гривастом коньке горца. — Туда неможно.

Наклонившись к сидевшему рядом с водителем офицеру, ефрейтор стал что-то говорить.

   — Найн! — воскликнул тот. — Цурюк!

Переводчик понятливо кивнул.

   — Эй! На Кизляр неможно! Всем назад!

   — Зачем назад? Овцам на пастбища надо! Там корм! — попытался возразить чабан.

   — Назад! Не будешь назад, будем стреляйт! Пу!

Бронетранспортёр покатил дальше. На дороге лежали изувеченные овцы. Один баран пронзительно блеял, волоча по земле ноги. Скулил, затихая, чёрный кобель.

   — Что делать будем? — спросил Бекташев чабанов.

Их было шестеро, самый молодой — семнадцатилетний сын Бекташева Хафиз.

   — Ты, Осман, старший. Как скажешь, так и будем делать, — ответил один из чабанов.

   — Если слово за мной, то я решаю гнать овец дальше, как велел председатель.

   — А если гяуры вернутся? — высказал опасение один из чабанов.

   — Мы свернём с дороги, погоним там, — указал в противоположную от Терека сторону Бекташев.

   — Что же, быть по-твоему, — согласно закивали чабаны. — Погоним овец дальше.

Собранная отара снова двинулась в путь.

Спустя немного времени по дороге, с которой они свернули, пропылила длинная колонна танков. А впереди и правее загромыхала пальба.

Был уже полдень, когда неожиданно из-за холма появился бронетранспортёр, тот самый, что повстречался утром. Он уже почти миновал отару, как вдруг вернулся.

   — Хальт! — махнул рукой гитлеровец, подкатив к Осману Бекташеву. — A-а, это есть опять ты! Почему гнал овец Кизляр? Туда неможно! Тебе ми говориль?

Осман молчал.

Сидевший в бронетранспортёре капитан что-то сказал, и гитлеровец продолжил:

   — Герр хауптман даль бефель — как это? Приказ: всех собирайт.

Он начал кричать, подзывая чабанов.

Хафиз подошёл последним, когда из бронетранспортёра уже вышел капитан, а за ним и другие гитлеровцы.

Высокий сутуловатый офицер, не глядя на чабанов, медленно расхаживал, разминая затёкшие ноги. Осман слез с коня и стоял впереди.

   — Немецки приказ нужно выполняйт, — произнёс гитлеровец. — Кто его не выполняйт, того мы расстреляйт. Ферштейн? Ти, — он ткнул пальцем в Османа, — ти будем расстреляйт.

Бекташев не успел даже слова произнести в ответ, как два гитлеровца схватили его под руки, отвели в сторону и толкнули. Осман упал. И тотчас прогремела очередь. Хафиз едва сдержал себя, чтобы не броситься на убийц. Сжав кулаки, он стоял с побелевшим лицом. Чернобородый чабан крепко схватил его за руку, но Хафиз не чувствовал впившихся в тело пальцев. Потом, не выдержал, бросился к истекающему кровью отцу.

Он не слышал, что говорили немцы, и не видел, как они уехали. Он был словно во сне.

А когда отца хоронили, двое чабанов сказали, что вернутся: заберут с собой часть овец и погонят их назад. Но остальные с ними не согласились:

   — Мы пойдём к Кизляру.

   — А я останусь тут, — заявил Хафиз.

   — Как тут?

   — Найду наших и отомщу за отца.

Ему никто не возражал.

Ночью Хафиз спал вместе с чабанами, а на рассвете тронулся в путь. Выйдя к Тереку, он нашёл у берега корягу, с её помощью перебрался на правый берег и угодил, на своё счастье, прямо в руки нашего охранения.

Горца привёл во взвод разведчик.

   — Комбат приказал зачислить в твой взвод, — объявил он младшему лейтенанту Овечкину.

Хафиз был в лохматой бараньей шапке, на плечах рыжий заношенный чекмень, вместо сапог самодельные лапти из сыромятной кожи.

   — Что у меня, ополчение? — попробовал возразить Овечкин.

   — Не знаю. Только приказ надо выполнять.

Сопровождающий ушёл.

   — Ты откуда? — спросил новичка младший лейтенант.

   — Оттуда, — ответил горец и махнул рукой в сторону Терека.

   — Ладно уж... Раз направили, стало быть, служи, как и все...

На рассвете 30 августа противник начал переправу у острова Али-Юрт. Оборонявшийся здесь стрелковый взвод подпустил гитлеровцев, а затем открыл по ним сильный огонь. Вскоре подоспели бронебойщики, ударили из противотанковых ружей по бронетранспортёрам. Им удалось подбить три машины.

Ночь на 1 сентября выдалась погожей и тихой. С заходом солнца летний зной сменился прохладой, и от Терека потянуло сыростью.

Направляя Алексея Быткова с напарником в секрет, младший лейтенант Овечкин предупредил:

   — Глядите в оба! Особенно за тем берегом. В случае чего немедленно доложить! И себя не выдавать! Не курить, не разговаривать! Да не засните! Помните, что произошло у Чапаева?

   — То, что произошло, все знают: не раз смотрели фильм. А вот как доложить, если что заметим? — спросил Алексей.

— Сам продолжай наблюдать, а Бекташева ко мне, — ответил взводный командир. — А вы, Бекташев, смотрите не заплутайте в темноте. И бегом: одна нога там, вторая — здесь...

Мысли унесли Алексея в Ростов-на-Дону, где находились отец и мать и где тоже были немцы. Как же далеко забрались фашисты! Неужели не выкурят их?! И ещё он думал, что завтра уже осень и с первым её днём наверняка начнутся нелёгкие бои.