Битва за хлеб. От продразверстки до коллективизации - [32]
Однако результативность их работы почему-то была невелика. На состоявшемся в марте 1918 г. Осташковском уездном съезде Тверской губернии делегаты… говорили, что в деревне сильно влияние кулаков, из-за чего деревня не идет навстречу местным Советам: развита спекуляция, учет и реквизиция хлеба не проводятся, продукты распределяются „несправедливо, всем“. Сообщалось также, что Новинский волостной Совет сам поддерживает спекуляцию, а в Павлихинской волости голодная бессознательная масса, подстрекаемая кулаками, попами, помещиками, избила членов Совета, пытавшихся провести учет хлебных излишков. И лишь Пашутинский волостной совет, поддерживаемый беднотой и крестьянами среднего достатка, произвел реквизицию хлеба у кулаков и распределил его среди неимущих»[56].
Отсутствие твердых цен и свобода торговли выгодны были держателям хлеба – кулакам и торговцам. У бедняков интерес прямо противоположный, но они – самая забитая и необразованная часть сельского населения, да и кулак, имея столь мощный рычаг влияния на голодных односельчан, как мешки в амбарах, своего добьется. Бедняков удавалось побудить отстаивать свои интересы только после усиленной обработки со стороны продкомиссаров и коммунистов, да и то не всегда. Ну боялись люди! Сегодня советская власть на коне, а завтра она закончится, и тогда всем и все припомнят… нет уж, лучше в уголке посидеть. Да и власть эта… пес его знает, что за люди, молокососы какие-то, слова говорят такие, что не только мужики, но и сами не понимают, а с народом как обращаются? Глотка – мордобой – револьвер.
В самом пикантном положении оказывался середняк. С одной стороны, он имел несколько лишних пудов хлеба, которые хотел бы продать по вольным ценам. С другой – его благополучие было чрезвычайно зыбким: неурожай, реквизиция лошади, падеж коровы отбрасывали его за черту бедности. И озверевших от голода односельчан он побаивается, и с кулаком ссориться неохота. Трудная жизнь! Но хлеб есть…
Все эти факторы делали социальный состав Советов чрезвычайно пестрым. Сказывалась еще старая общинная привычка выбирать представителями «справных хозяев» – и чем «справнее», тем лучше. С другой стороны, вернувшиеся с фронта солдаты и местные пролетарии тянули в обратную сторону, склоняясь уже к большевистскому подходу. Результаты сложения всех этих векторов бывали самые разные. Своеобразным «чемпионом породы» можно назвать Моноенский волостной Совет Белевского уезда Тульской губернии, который состоял из двух урядников, двух офицеров, одного промышленника и одного торговца. При этом нет никакой гарантии, что в соседнем уезде не выберут в Совет бедных крестьян.
Продовольственное положение населения тоже сказывалось напрямую. Если в волости имелись запасы хлеба, волостные Советы не принимали хлебную монополию и твердые цены, вводили своей волей свободную торговлю, самочинно поднимали нормы потребления. Если хлеба не было, они полностью поддерживали государственную политику – но что толку?
Вторая часть продовольственной политики – внутреннее перераспределение хлебных излишков – тоже реализовывалась с трудом. Если в местном Совете преобладали бедняки, то вопрос решался проще: они точно знали, кто в их деревне голодает, а у кого из односельчан есть хлеб. И, едва услышав от инструктора волшебное слово «реквизиция», приходили и брали, сами или с помощью реквизиционного отряда.
Но таких Советов было мало – крестьяне по старой памяти выбирали «справных» хозяев. Кулаки, попав в Совет, гнули свою линию, первым делом вводя свободную торговлю, и использовали голод для дальнейшего закабаления деревни. Середняки были вроде и не против того, чтобы помогать голодным – кто знает, что с ними самими завтра будет! – но желательно «в добровольном порядке», ибо кто знает – вдруг завтра и у них насчитают излишки, придут и возьмут?
«В волостных Советах середняки выступали сторонниками мирного, традиционного общинного решения проблемы обеспечения хлебом голодающих: путем пожертвований, самообложения, закупки в других губерниях и пр. Так, в Смоленской губернии волостные сходы… выносили постановления, в которых было записано, чтобы каждая деревня сама кормила своих голодающих. „Прокорм за плату, – писали „Известия Смоленского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов“ 21 июня 1918 г., анализируя положение в деревне, – кто берет по твердым ценам, а у кого совести меньше – берет с бедняков и подороже“».
А если совести совсем мало или вовсе нет? Вот какую сделку с беднотой провернули кулаки на волостном съезде Отъясской волости Моршанского уезда Тамбовской губернии, и не в апреле, а уже в июле 1918 года:
«Кулаки обещали снабдить хлебом местную бедноту при условии, чтобы в город не ушло ни одно зерно». То есть в качестве платы за помощь предлагали всем жителям оказать сопротивление реквизиционным отрядам. Дальнейшая судьба хлеба понятна – он уйдет спекулянтам по вольным ценам. И вот как выглядела сама помощь:
«План снабжения бедноты хлебом был задуман кулаками чрезвычайно хитро. Они предлагали, при условии отказа бедноты от участия в реквизиции, открыть сбор „пожертвований“ мукой, зерном и деньгами. Собранный по „пожертвованиям“ хлеб будет отпускаться беднякам по карточкам по цене вдвое меньшей, чем цены на вольном рынке, но и вдвое превышающей государственную цену. Обманутый кулаками волостной съезд высказался против реквизиции хлеба в волости»
Почему Сталин, в высшей степени прагматичный и трезвый глава государства, накануне войны обезглавил армию? В чем подлинные причины чисток 1937 года? За что был расстрелян Михаил Тухачевский? И какое отношение ко всему этому имеет Адольф Гитлер? На эти и другие «неудобные» вопросы нашей истории ищут ответы журналист Елена Прудникова и петербургский историк Александр Колпакиди. Их версия событий хотя и не бесспорна, но оригинальна и отвечает на многие вопросы…
Если послушать военных историков и мемуаристов, на всем протяжении Великой Отечественной войны умные генералы только и делали, что пытались объяснить штатскому тирану, как надлежит действовать. Иной раз тиран их слушал — и тогда Красная Армия побеждала. Или не слушал — и тогда случались катастрофические поражения. Но так ли все просто? Что вообще должен делать глава государства, понимающий, что не может выиграть надвигающуюся войну и что его армия заведомо не способна дать отпор агрессору? Как ему спасти страну от захвата, а народ от истребления? Эта задача стояла перед Сталиным в 1941 году, и он нашел выход, беспрецедентный, уникальный по своей сути и грандиозный по замыслам.... В новой книге Елены Прудниковой не только поднимается одна из сложнейших и противоречивых тем российской истории, но и впервые с 1953 года публикуется уничтоженная и изъятая из всех библиотек пьеса расстрелянного заместителя Берии Всеволода Меркулова «Инженер Сергеев». Во время войны она с триумфом обошла все ведущие сцены Советского Союза (Малый театр открывал ею свою новую сцену), а после была запрещена и забыта.
Антироссийская пропаганда 90-х годов держится, по сути, на четырех столпах. Это миф о репрессиях, миф о том, что Великая Отечественная воина вовсе не была Отечественной, миф о Катыни и миф о «голодоморе». Если первые три за последние десять лет уже изучены и частично или полностью опровергнуты, то «голодомор», по сути, никем и не изучался. История, будучи городской образованной дамой, мало интересуется крестьянским вопросом. Между тем, не осмыслив сути советской аграрной реформы и цены, которую наша страна заплатила за то, чтобы вырваться из феодализма, вообще невозможно понять то страшное и великое время.По сути, «голодомор» — окончательная цена дворянских гнезд, барышень в белых платьях, выездов и бриллиантов, Петергофа и Третьяковской галереи, побед русского оружия и кутежей русских миллионеров.
Почему Сталин, в высшей степени прагматичный и трезвый глава государства, накануне войны обезглавил армию? Почему Гитлер, имевший во всех завоеванных странах «пятую колонну», так и не сумел создать ее в СССР? В чем подлинные причины колоссальных чисток 1937 года? На эти и другие «неудобные» вопросы нашей истории ищут ответы петербургский историк Александр Колпакиди и журналист Елена Прудникова. Их версия событий хотя и не бесспорна, но оригинальна и отвечает на многие вопросы…
Еще со времен XX съезда началась, а в 90-е годы окончательно закрепилась в подходе к советской истории логика бразильского сериала. По этим нехитрым координатам раскладывается все. Социальные программы государства сводятся к экономике, экономика к политике, а политика к взаимоотношениям стандартных персонажей: деспотичный отец, верные слуги, покорные и непокорные сыновья и дочери, воинствующий дядюшка, погибший в противостоянии тирану, и непременный невинный страдалец.И вот тогда на авансцену вышли и закрепились в качестве главных страдальцев эпохи расстрелянный в 1937 году маршал Тухачевский со своими товарищами.
Сталинское время оболгано и все еще не понято. Хрущевский доклад на XX съезде партии — не более чем хватающий за душу рассказ о колоссальных необоснованных репрессиях, в ходе которых по указке злодея Сталина хватали невинных людей, пытали, и расстреливали без суда. Позднее официальные и «демократические» историки и журналисты, «ища себе чести, а князю славы», довели их число до десятков миллионов, а советский человек, привыкший доверять печатному слову и ученой степени, не сомневаясь, все это проглотил.Репрессии, без сомнения, были — и еще какие! Куда большие, чем живописал Хрущев, — и по числу жертв, и по жестокости, и по цинизму.
В книге анализируются армяно-византийские политические отношения в IX–XI вв., история византийского завоевания Армении, административная структура армянских фем, истоки армянского самоуправления. Изложена история арабского и сельджукского завоеваний Армении. Подробно исследуется еретическое движение тондракитов.
Экономические дискуссии 20-х годов / Отв. ред. Л. И. Абалкин. - М.: Экономика, 1989. - 142 с. — ISBN 5-282—00238-8 В книге анализируется содержание полемики, происходившей в период становления советской экономической науки: споры о сущности переходного периода; о путях развития крестьянского хозяйства; о плане и рынке, методах планирования и регулирования рыночной конъюнктуры; о ценообразовании и кредиту; об источниках и темпах роста экономики. Значительное место отводится дискуссиям по проблемам методологии политической экономии, трактовкам фундаментальных категорий экономической теории. Для широкого круга читателей, интересующихся историей экономической мысли. Ответственный редактор — академик Л.
«История феодальных государств домогольской Индии и, в частности, Делийского султаната не исследовалась специально в советской востоковедной науке. Настоящая работа не претендует на исследование всех аспектов истории Делийского султаната XIII–XIV вв. В ней лишь делается попытка систематизации и анализа данных доступных… источников, проливающих свет на некоторые общие вопросы экономической, социальной и политической истории султаната, в частности на развитие форм собственности, положения крестьянства…» — из предисловия к книге.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
На основе многочисленных первоисточников исследованы общественно-политические, социально-экономические и культурные отношения горного края Армении — Сюника в эпоху развитого феодализма. Показана освободительная борьба закавказских народов в период нашествий турок-сельджуков, монголов и других восточных завоевателей. Введены в научный оборот новые письменные источники, в частности, лапидарные надписи, обнаруженные автором при раскопках усыпальницы сюникских правителей — монастыря Ваанаванк. Предназначена для историков-медиевистов, а также для широкого круга читателей.
Грацианский Николай Павлович. О разделах земель у бургундов и у вестготов // Средние века. Выпуск 1. М.; Л., 1942. стр. 7—19.
Начало политической биографии Ю.В. Андропова неразрывно связано с основной частью истории шестнадцатой союзной республики СССР – Карело-Финской ССР (1940–1956 гг.). Карельское время Андропова (1940–1951) обусловило его формирование как молодого перспективного политического деятеля, который прошел суровую школу становления в качестве руководителя молодежи, специалиста в области организации военной работы (подпольной деятельности в оккупированных районах, партизанского движения, аналитической разведки) в чрезвычайных условиях Великой Отечественной войны на Севере. Особая страница карельского времени Ю.В. Андропова скрыта за тайнами политического выживания в период позднего сталинизма.
Знак информационной продукции 16+Еще со времен XX съезда началась, а в 90-е годы окончательно закрепилась в подходе к советской истории логика бразильского сериала. По этим нехитрым координатам раскладывается все. Социальные программы государства сводятся к экономике, экономика к политике, а политика к взаимоотношениям стандартных персонажей: деспотичный отец, верные слуги, покорные и непокорные сыновья и дочери, воинствующий дядюшка, погибший в противостоянии тирану, и непременный невинный страдалец.И вот тогда на авансцену вышли и закрепились в качестве главных страдальцев эпохи расстрелянный в 1937 году маршал Тухачевский со своими товарищами.
Алексеевский равелин Петропавловской крепости – самая таинственная тюрьма Российской империи для важнейших государственных преступников. О тех, кто был заключен в ее стенах, не знали ни чины комендантского управления, ни те, кто служил в этой тюрьме. Сюда попадали исключительно по личному повелению царя – и мало кто покидал «Секретный дом». Книга Павла Елисеевича Щёголева (1877–1931), историка литературы и общественного движения, состоит из очерков разных лет, посвященных узникам Алексеевского равелина.
Книга известного российского историка С. С. Войтикова не имеет аналогов в историографии. Впервые на большом документальном материале, в контексте жестокой и бескомпромиссной борьбы за власть красных вождей – Ленина, Каменева, Рыкова, Сталина, Берии, Маленкова, Молотова и Хрущева, рассматривается неизвестное противостояние 1917–1964 гг. двух ключевых институтов советской политической системы: ЦК РСДРП(б) – РКП(б) – ВКП(б) – КПСС, с одной стороны, и Совета народных комиссаров (с 1946 г. Совета министров) – с другой.