Битва под Оршей 8 сентября 1514 года - [47]

. И здесь следует отметить, что и ранее при заключении договоров с Иваном III Васильевичем Максимилиан никогда не исполнял своих обязательств.[422]

2 февраля 1514 г. Шнитценпаумер прибыл в Москву. В ходе длительных переговоров был составлен проект союзного договора, хотя по инструкциям имперский посол должен был только добиться намерений Василия III вступить в широкую коалицию. Может быть, посла ловко переиграли российские дипломаты, либо Шнитценпаумер проявил излишнее рвение, но проект договора с обязательствами каждой стороны не мог в любом случае устраивать императора.

По договору устанавливался как наступательный, так и оборонительный союз против всех врагов, а объявление войны «предоставлялось произвольному усмотрению того или другого союзника, причем самый факт открытия военных действий одним из них уже eo ipso обязывал другого принимать в них участие, коль скоро этот последний извещен был об этом со стороны первого или другим путем получил соответствующее известие».[423]

Вместе с русскими послами Дмитрием Ласкиревым и дьяком Елизаром Суковым имперский посол 7 марта отправился в Вену для ратификации договора.

Надо отдать должное польской разведке, которая достаточно верно и оперативно доложила Сигизмунду о готовящейся коалиции. Польша поспешила отправить к императору посольство Рафаила Лещинского с богатыми дарами, но успеха оно не имело. Также неудачно прошли действия посредника — короля Венгерского Владислава.

Но хитрый «цесарь» все-таки решил не связывать себя оговоренными обязательствами по отношению к Василию Иоанновичу. К «Иванову дню» (24-го июня) 1514 года императорские войска должны были выступить против Польши, тем самым связать её боевыми действиями и не допустить оказания помощи Великому княжеству Литовскому. Но война так и не состоялась, а наемники («stipendiarii») и добровольцы («охочие») из Польской Короны в скором времени пополнили войско Константина Острожского. Таким образом, еще задолго до Оршанской битвы Максимилиан не проявлял желания самому участвовать в кампании, предоставив эту возможность союзникам…

В это время государь Василий III, наивно доверяясь клятвенным заверениям Шнитценпаумера о совместных действиях против Ягеллонов, выступил в третий Смоленский поход.

На императорском совете в Вене дипломаты Максимилиана придумали ещё один остроумный ход. Император клятвенно подтверждал обещания, изложенные в грамоте, но с существенной оговоркой: он имеет право переменить её впоследствии на другую, вполне тождественную с первой, за исключением некоторых изменений в содержании и форме.[424] Но изменения были значительные: вместо чётких пунктов о совместной войне против Ягеллонов предлагалось прежде всего попытаться мирным путем склонять польского короля к удовлетворению требований союзников, и только в случае его отказа от исполнения этих требований открыть военные действия. И 4-го августа 1514 года в городе Гмундене русским послам была вручена пергаментная грамота, скрепленная золотой печатью, после чего оба посольства отправились в Россию.

17 декабря имперские послы были приняты государем в Москве. После ознакомления с «гмунденовской» редакцией Василий Иоаннович категорически отказался от такой неожиданной метаморфозы в содержании грамот. Мало того, что титулы в документе были прописаны неправильно (а в Москве всегда с пристальным вниманием относились к титулатуре), так еще и условия обоюдного соглашения были скорректированы. Поэтому вопрос о перемене грамот остался нерешенным.

Таким образом, не результаты Оршанской битвы, а попытка императора через своих послов Я. Ослера и М. Бургшталлера, прибывших в декабре 1514 г. внести изменения в текст договора, фактически привела к «заморозке» русско-австрийского союза.

Королевская посольская служба, отслеживающая русско-имперские переговоры, не знала об изменениях в договоре и не могла догадываться о последствиях поправок к соглашению, внесённых по инициативе Максимилиана. Объективно говоря, даже если бы битва под Оршей не состоялась, подписание русско-австрийского договора в «гмунденовской» редакции августа 1514 г. вряд ли произошло бы.

Тем не менее, при Дворе Ягеллонов искренне считали, что результаты битвы прямым образом повлияли на разрыв габсбургско-московского союза. Серьезный внешнеполитический эффект имели не столько последствия самой битвы, сколько пропагандистская деятельность ягеллонской дипломатии.

Известный польский историк Иероним Граля отмечает: «Начинания ягеллонской дипломатии были в то же время рассчитаны на дискредитацию союза, подрыв веры венского двора и его сателлитов в пользу союза с якобы окончательно покоренным монархом, на подчеркивание действительной мощи его победителя и создания среди европейских монархов климата доброжелательности в отношении христианского монарха, в одиночку спасшего латинский мир от вторжения “врагов святой римской церкви ”».[425]

Император Священной Римской Империи Германской нации Максимилиан вел, как всегда, двойную игру. Не дожидаясь известий из Московии от своих послов Я. Ослера и М. Бургшталлера (которые вернулись в Вену весной 1515 г.), цесарь направил для ведения переговоров с Сигизмундом венского бургомистра Куспиниана.