Битва на поле Куликовом - [44]

Заговорил второй посланник Тохтамыша:

— Царь ни от кого ничего не требует. Разве только чтоб вышли к нему с честью и легкими дарами! Это честь для вас — легкие дары.

Заговорил и третий татарин:

— Хочет царь Тохтамыш увидеть град ваш и в нем побывать. А вам всем дарует мир и любовь свою! Отворите ему градные ворота!

— Ишь, ворота ему отвори! — закричали со стены в ответ.

— Мы еще не ополоумели!

— Знаем мир и любовь ваши.

Выступили вперед Семен да Василий, сыны нижегородского князя.

— Верьте нам! — сказал Семен. — Мы, ваши князья христианские, вам то же говорим и клянемся на том. — С этими словами он снял с себя крест и поцеловал его.

— Не прячьтесь от хана Тохтамыша! — поддержал брата Василий. — Клянусь на святом евангелии.

Русские стали совещаться.

— Чем кровь проливать, лучше поклониться. Поклонившись, голова не отломится, — сказал кто-то из бояр.

— А по мне — нельзя ворота открывать, — усомнился гражанин, простой человек. — Говорят, бойся козла спереди, коня сзади, а татарских вельмож, я мню, со всех сторон.

— Родные братья нашей великой княгини клянутся, что правду говорят татарове, — вступился кто-то третий…

И решил народ московский: поверить татарам. Вон и княжичи нижегородские к тому зовут.

Медленно, как бы думая, а стоит ли им отворяться, раскрывались все шире и шире железные, крепкие главные ворота Кремля.

Впереди шел князь Остей и знатные люди, архимандриты, игумены, попы с крестами, а потом и простой народ московский. Не с оружием вышли, а с дарами.

Выпустили татары доверчивых людей, а потом внезапно, как нападает хищник на добычу, бросились на безоружную толпу и начали рубить. Первым погиб князь Остей. Ордынцы ринулись в ворота, лезли по лестницам на стены. Началось избиение. Люди в панике метались по улицам в одиночку и целыми толпами. Всюду настигала их смерть.

Богатых грабили, раздевая донага. Бедных рассекали кривыми саблями надвое — что с них взять? Опьяненные удачей, врывались в церкви, входили в алтари, обдирали с икон златые и серебряные оклады, жемчуг и драгие каменья. Книги раздирали, топтали конскими копытами, искали, не спрятано ли что за их грудами.

Дочиста разграбили богатые дома, добрались и до великокняжеской казны.

Скоро грабить было уже нечего, и зажгли татары город с разных концов, и он пылал днем и ночью…

…А когда огонь потух, некому стало ходить по пожарищу.

Это была месть за Куликово поле, это было желание уничтожить силу Москвы, дерзнувшую подняться против Орды.

Захватив Москву, Тохтамыш решил навести страх и на другие русские города. Он разделил свое войско на части и послал во Владимир, в Переславль, в Звенигород, в Можайск, в другие города и села. И понесли они повсюду смерть и разорение. Людей или убивали, или угоняли в плен.

Пошло было татарское войско к Твери, но успел тверской князь отправить навстречу Тохтамышу своего посла Гурленя.

Поначалу ратники ордынские схватили посла, не жалея били, ограбили, а потом уж привели к хану.

Низко кланяясь, Гурлень сказал, что князь Михаил Александрович признает власть великого Тохтамыша, шлет многие дары… Вспотел посол от страха — нет тех даров, разграбили.

— Да вот, великий хан, — осмелился сказать Гурлень, — забрали твои люди те дары.

И повелел Тохтамыш все вернуть послу, что у него отняли.

Низко кланяясь, преподносит Гурлень дары хану. А взамен повез своему князю ярлык на тверское княжение и посулы на великое.

Между тем князь серпуховской Владимир Андреевич встретил татарский отряд под Волоком-Ламским и разбил его.

А когда донесли хану, что и Дмитрий Иванович собрал силу и идет в Москву, засобирался Тохтамыш в обратный путь, боясь потерять добычу. Спешно уводил он большой полон и увозил награбленное богатство.

По дороге разграбил Коломну, не пощадил и рязанскую землю. Пришлось бежать князю Олегу Ивановичу из своего стольного города.

Так заплатил Тохтамыш ему за дружбу — должно быть, забыл, что указывал ему Олег броды на Оке.

* * *

Скорбным было возвращение Дмитрия Донского и его брата Владимира.

Вместо дворца князя — пепелище. Сгорел и златоверхий набережный терем со стекольчатыми оконцами, где плакала великая княгиня Евдокия, провожая своего мужа на битву с татарами.

И повелел Дмитрий собирать разбежавшихся по лесам людей.

Ездили глашатые и возвещали:

— Князь великий, Дмитрий Иванович, скликает простых людей хоронить погибших от Тохтамыша.

— За восемьдесят погребенных князь великий платит один рубль каждому!

…Среди людей, кто откликнулся на зов великого князя всея Руси, были Ерофей и Степан-плотник, который, вернувшись с Куликова поля, жил у своего приемного сына.

Оба отправились на пожарище Москвы, хоронили погибших.

Однако были вести, что уцелели дети Юрки-сапожника и Доронки-кузнеца.

— Не кручинься, Ерофеюшка, — сказал Степан. — Встанет опять Москва. Теперь же иди домой. Анюте и старой Пелагее от меня низко кланяйся.

— Как же так, батюшка? — удивился Ерофей.

— Я тут останусь. Плотнику сейчас много дел в Москве. Ты же ступай к семье, землю паши, детей расти.

Обнялись они, поклонились земно друг другу и разошлись в разные стороны.

Вернулся Ерофейка домой, вошел в свою избу, молча сел на лавку, вздохнул. Ни жена Анюта, ни Пелагея ни о чем его не спрашивали. Без слов ясно.