Когда, прогоняемый новгородцами, кипя от злобы, покидал Ярослав свой стольный город, забрал с собою в Торжок и Елену. Сейчас вот кажется: напрасно забрал. Пусть бы пеклась там о голодающих. Вот бы батюшка-то, Мстислав Мстиславич, обрадовался, придя в Новгород и в княжеском дворце обнаружив своё чадо.
Представив себе эту встречу, Ярослав аж со стула своего вскочил и принялся бегать туда-сюда, из угла в угол. Ведь и так, к примеру, бывает: расшалится мальчонка, набедокурит, себя не помня, — и вдруг очнётся, представив себе строгого отца с кожаным поясом в руке. Мрачные видения возникли перед князем Ярославом. Он как наяву увидел Мстислава Удалого, который вошёл в погубленный город и встретил там свою дочку, злодейски брошенную супругом-погубителем. Нет, дальше было думать обо всём этом страшно, невыносимо.
Расколотив в гневе венецианское зеркальце и отбив ногу о стул, отлетевший к оконцу, Ярослав ощутил, как страх быстро уступает место привычной обиде забалованного мамками подростка. Это что же я — уже и делать, чего мне хочется, не смею? Или я не князь?
— Лоба-ан! — заорал, распаляясь, подстёгивая свой благородный гнев. — Лобан! Ко мне!
Тихий дворец сразу ожил. Там, вне покоев, забегали, зашептались, что-то звонкое уронили на пол — покатилось. Ждать пришлось недолго. Видно, Лобан никуда из дворца не выходил. Да Ярослав и так знал, что не уйдёт, станет держаться неподалёку.
Вскочил, как и всегда, с готовностью в каждой чёрточке красивого наглого лица.
— Так, значит, — нараспев, сладко потягиваясь, произнёс Ярослав. — Готовь-ка мне послов этих. Я с ними поговорить желаю. Да пусть там сходят к девкам, скажут им, чтоб тоже собирались. Сюда их приведёшь. И песельников. Да на стол пусть накроют, гулять нынче буду. А то скушно что-то.
И, подождав отпускать советника, помолчал немного. Потом добавил подрагивающим от злорадства голосом:
— А когда тут... Ну, когда начнётся веселье — за княгиней сходишь лично. И приведёшь её сюда, а упираться станет — силой приволоки, я дозволяю... Пусть-ка княгинюшка с нами повеселится маленько.
На лице советника, ко всему привыкшего за время службы при князе, мелькнула тень озадаченности и едва ли не испуга. Такого ещё не бывало, чтоб княгиню Елену до безобразий допускать. Однако Лобан недолго сомневался, поклонился со всем почтением и вышел.
Немного погодя Ярослав отправился смотреть новгородское посольство.
Их было пять человек. Все пожилые, видно, — из уважаемых граждан. Бороды седые, лица бледные, глаза горят, а держатся с достоинством. Эти новгородцы всегда так: будто они сами себе господа. Маловато их нынче что-то приползло. Когда сел князь Ярослав в Торжке, да смекнули горожане, что дело неладно, — такие посольства начали присылать! Со стороны поглядишь, подумаешь: не иначе выезд княжеский! Удивить, наверное, хотели. А теперь вот — только пятеро, да и те худые какие-то, словно их из пустых кладей, вроде последышков, наскребли.
В излюбленной своей манере Ярослав грозно приблизился к коленопреклонённым старикам, встал перед ними как судия сверкающий, руку на рукоять меча харалужного, в ножнах изукрашенных, положил и пошёл, пошёл буравить взглядом, одного, другого, третьего. И — ни звука, ни слова. А пусть их трепещут.
Однако они, кажется, не шибко трепетали. Видно, голод да долгие зрелища мучений народных заставили послов умами тронуться. Да понимают ли они, перед кем стоят? Осознают ли, что я над ихними жизнями полный хозяин, подумал Ярослав. Захочу — накормлю Новгород, захочу — выморю и сожгу. Придумывая слова, покаверзней да пообиднее, он осторожно дотронулся кончиком языка до того места, где ещё утром крепко сидел мучительный зуб. Однако нужные слова для послов пока не придумывались.
— Ну, что ж не просите? — не выдержав, нарушил князь обоюдное молчание.
— Как не просим, князь-батюшка, — сразу отозвался тот, кто по виду был старшим. — Есть у нас просьба к тебе. Но не одна просьба. Ещё мы и вести хорошие тебе принесли. Нынче к нам гонцов-то не присылают, так сорока на хвосте принесла.
— Откуда у вас, у смердов, вести хорошие для меня могут быть? — презрительно сощурился Ярослав. — Разве скажете, что вы все там передохли?
— Ан нет, князь-батюшка, пока не все, много нас ещё, дураков, живо твоими заботами да молитвами. А радость у нас для тебя вот какая: тестюшка твой, князь наш бывший, Мстислав Мстиславич, к нам в гости собрался. Скоро его ожидаем. Тебя вот пришли обрадовать. Ради такого дела, батюшка князь, не отпустишь ли купцов наших в город, с обозами? А то придёт Мстислав, а нам его и угостить нечем будет...
Не дослушав, Ярослав с невольно вырвавшимся криком ударил старика сапогом в лицо. Тот так и повалился навзничь, увлекая с собою остальных, потому что все пятеро были связаны одной верёвкой. Хотел бить ещё, зарубить мечом даже, вытащил его из ножен наполовину. У подручников, стоявших по обе стороны от князя, лица оживились. Однако Ярослав не стал вынимать меча. Этот старый дурак будто колдовского туману какого-то напустил своим разговором. Так и кажется, что сам Мстислав Мстиславич где-то тут, рядом, неподалёку, и наблюдает за зятем. И щека у него этак подёргивается, как всегда, от гнева, с трудом сдерживаемого. Не решился князь Ярослав добить посольских новгородцев. Плюнул в них только, повернулся и зашагал прочь.
