Битва на Калке. Пока летит стрела - [17]

Да он и так ведь богат, князь Ярослав. Обделив наследством и преемничеством старшего сына — Константина, великий князь Всеволод почти всё своё имение поделил между Юрием и Ярославом. А там было, что делить! Городов, сел, земель пахотных, лесных и рыбных угодий, пастбищ, всяких промыслов искусных — и камнерезных, и литейных, и оружейных, и златокузнечных — всего и не сосчитаешь! У Ярослава в ларях и укладках золота, серебра да каменьев драгоценных побольше, чем у иных владетельных князей. Чего же ещё зятю понадобилось? Когда отдавал за него Еленушку, не думал, что любимую дочку поручаю такому злыдню беззаконному. Вот здесь, во дворце этом, она с мужем и жила, голубка моя. Не говорят мне впрямую, а так, стороной, мельком слышал я про зятя и вовсе непотребное. Будто живёт хуже половчина, поганца некрещёного, и наложниц при живой жене завёл дюжину целую. Ну, коли подтвердятся слухи эти, подумал Мстислав и почувствовал, что усталые за сегодняшний день руки сжимаются в кулаки, словно для боя.

К князю Константину, обделённому первенцу Всеволода Большое Гнездо, имел Мстислав Мстиславич невольную душевную склонность. Ведь и сам когда-то в немилости был у отца. Кроме того, ему, прирождённому воину, нравился Константин своим тихим нравом, благочестивым поведением, учёной начитанностью и государственным умом — не то, что у братьев. Вот бы за кого выдать Еленушку. Да ещё при жизни Всеволода! Тогда бы, зная, что старшенький имеет тестем Удалого Мстислава, пожалуй, передал бы Большое Гнездо Константину великое княжение Суздальское и Владимирское. Не говоря уж, что Елена, сама склонная к благочестию, была бы за Константином счастлива и не одним внуком одарила бы Мстислава Мстиславича. От Ярослава же внучат не дождёшься, он с Еленой — говорят люди — не живёт как с женою.

Да, всё сложилось бы гораздо лучше, если бы великим князем стал Константин. Он продолжил бы дело отца, объединяя русские земли под единой властью. И уж наверняка не позволил бы младшим братьям своевольничать и творить зло.

Раздумья о Константине неожиданно настроили Мстислава Мстиславича на иной, невоинственный лад. Надо было думать, как действовать дальше, как расхлёбывать эту кашу, которая сегодня заварилась. Ведь, по сути дела, начал с зятем войну. А что это означает? То, что Юрий с Ярославом захотят возместить урон, нанесённый их чести! Стало быть, война может быть большая. И начнётся она на русской земле, и принесёт жертвы неисчислимые. Страшно и помыслить о том, что и Мстислав Удалой будет участником этой войны. С возрастом как-то всё чаще мечтается о мирной жизни. И если уж о войне, то с врагами внешними.

Видно, придётся — хочешь не хочешь — смирять гнев свой, и родительский гнев тоже. Говорить надо с Ярославом. С великим князем Юрием. Надо попытаться вразумить младших Всеволодовичей.

Да не упускать мысли о том, как бы восстановить справедливость и отдать старшинство над Суздальской землёй Константину.

Может, если заартачатся Юрий с Ярославом, то сделать это будет легче. Не с помощью переговоров да увещеваний, а в чистом поле, с помощью меча.

В дверь постучали и вошёл мечник Никита, спасший сегодня Мстиславу Мстиславичу жизнь, — об этом ему после боя рассказали, кто видел. Зашёл, наверное, спросить, не надо ли чего князю. Нерадостный был мечник. Лицо почернело. Да, ведь он прямо с Софийской площади к своим в слободу побежал, родителей своих искать да жену молодую с малым дитём. Об этом вспомнил Мстислав Мстиславич и догадался о том, что ему ответит Никита, если спросить.

Всё же не выдержал:

   — Никита! Ну что, нашёл своих-то?

   — Не нашёл, княже, — тихим, убитым голосом проговорил верный мечник. — Один знакомый сказал, что они померли все. А может, ушли куда. И дом весь пустой стоит, всё покрадено. Так что я нынче при тебе буду. Не прогонишь?

   — Куда же ты теперь от меня? — грустно сказал Мстислав Мстиславич.

Глава 7

Новгород постепенно возвращался к жизни.

Припасы, розданные населению, распределялись честно. Под присмотром Мстиславовых людей раздачею занимались кончанские и уличные старосты, а тех, которые повымерли в страшную зиму, заменили выборные. Воровства не было, да и быть не могло: тот, кто на своей шкуре знает, что такое голод, посовестится обделять такого же голодающего.

Едва половина уцелела от народа. И выжившие теперь повсеместно находились в каком-то общем, одинаковом для всех, душевном волнении — не просто пище своей радовались, а будто сознавали, что через невыносимые муки и страдания обрели победу над злом. И тот, кто привёл их к этой победе, у каждого теперь был в сердце, а имя его не сходило с уст. Новгородцами, отвыкшими от жизни, снова овладела жажда действий. Но самым насущным желанием каждого было как следует наглядеться на избавителя, а увидев, кричать ему славу до хрипоты и изнеможения. Софийская сторона в эти дни стала самой людной и оживлённой: сходились сюда со всех концов, ждали князя Мстислава Мстиславича — когда он покажется, ясный сокол. Да что князь! Любой дружинник его в Новгороде стал пользоваться любовью и уважением, хоть на улице не показывайся — сбегутся, окружат, словами задарят ласковыми, коня твоего — и того зацеловать готовы. Прямо смех. Ну а уж если сам князь из дворца выезжает, тут уж держись! Крики радостные на всю округу, а в церквах колокольный звон, как на великий праздник. Видится людям Мстислав Удалой светлым витязем с ликом, подобным солнцу и луне, аж смотреть больно. И лишь немногим бывает видно, что лицо князя-избавителя вовсе не такое радостное, каким кажется. Напротив, что-то слишком угрюм князь, углублён в какие-то раздумья, вроде и не замечает, как его чествуют новгородские граждане.