Битва на Калке. Пока летит стрела - [145]

В прибрежном кустарнике стучали топоры, вырубая годные для крепостных кольев ветки. Князю Мстиславу Романовичу до того, видно, хотелось уже к утру сесть в укреплённом месте, что он сам мотался по кустам, указывая людям, какую ветку рубить, а какую — оставить. Лазал и наверх, расставлял обозы большим кольцом, велел связывать их друг с другом верёвками, лозой, всем, чем можно.

Полковых коней тоже перегнали через реку, и Иван надолго потерял из виду своего подменного конька — рыжего, с белым пятном на боку. Может, и хорошо, что в крепости отсидимся, думал он. Не залезать на это пугало огородное, смеша товарищей. И потом — скоро всё закончится, а на обратном пути домой можно будет попроситься в обоз. И ехать так до самого Киева. Вот того, своего коня, обезножевшего — того жалко, да.

К ночи укрепление было почти готово. Еле успели отойти от тяжёлого труда, обсушиться возле чахлых степных костерков (где дрова-то брать?), как повалились все там, где стояли, и только храп тысячи измотанных людей нарушал степную тишину ночи.

Утром опять всех подняли ни свет ни заря. Оказывается, начальник войска Мстислав Удалой уже увёл свой полк вперёд, главным за него вроде бы оставался теперь князь Мстислав Романович. То-то он и развил деятельность. Своим приказал достраивать укрепление, а сотнику Олёшке Микуличу, вчера назначенному воеводой над половцами, велел в полдень выступить вслед Мстиславу Удалому. Иван, кстати, с облегчением вздохнул, узнав об этом: уж очень неуютно он себя чувствовал рядом с половцами, что рыскали по становищу, как голодные волки. Пусть их уходят. Хорошо бы — подальше.

Сам же Иван до полудня вязал возы, вкапывал перед ними колья в землю — остриями навстречу воображаемому врагу. В их ополченском отряде стали поговаривать, что князь-то Мстислав Романович вроде уже раскаивается в своём вчерашнем решении строить крепость — никто же вокруг его примеру не последовал. Хорошо же он будет выглядеть, сидя за укреплёнными стенами, когда полки Мстислава Удалого и те, кто присоединится к ним в степи, возвращаясь с победой, пройдут мимо этой крепости! Смеху будет! А отказаться от своего прежнего намерения — ещё смешнее выйдет, да и вообще: зачем столько трудились? Ладно, посидим здесь, повеселим войско.

Князь же Мстислав Романович, в глубине души всё ещё сердясь на Удалого и завидуя ему, не находил себе покоя и лично наблюдал за строительством укрепления. Недавний успех Мстислава Мстиславича, встретившего в степи монгольский стан и разбившего врагов, сидел в самом сердце киевского князя как заноза. А вдруг ему вообще не придётся встретиться с монголами? В таком случае, не имея возможности доказать в бою, что в храбрости он не уступит князю Мстиславу Удалому, он, великий князь Киевский, должен хотя бы выглядеть самым воинственным, всегда готовым к сражению! За тем, как вбивались в землю и оплетались ветками колья, следил сам и не спускал глаз со своих людей, пока работа не была закончена. И только потом разрешил усталым ополченцам отдыхать.

В полдень Олёшка Микулич увёл своих половцев. За ними — отсюда, с крутого берега Калки, можно было видеть — отправились ещё несколько небольших отрядов из разных концов обширного русского стана.

Укрепились неплохо, правда, коней пришлось отвести на порядочное расстояние, и они там паслись, стреноженные. Отсюда, с возвышенности, их было видно. Если возникнет в конях нужда, то весь табун можно будет быстро подогнать к крепости.

И работать больше не было велено. Всяк занимайся своими делами. Большей частью легли в тени возов (начинало припекать солнце) и заснули. Иван тоже попытался заснуть, но не смог. От жары решил спуститься к реке, искупаться. Уже забылось, как вчера на речку Калку и смотреть не хотелось — так она замучала всех, кто перетаскивал возы через неё.

Сегодня, однако, речка выглядела совсем не так, как вчера. Ласковая, она искрилась под яркими лучами, чуть заметный ветерок шевелил над нею листьями ивы и ольхи, медленное течение играло стеблями трав, сквозь листву пробивались до самого дна солнечные зайчики. Иван отыскал невдалеке участок песчаного берега, не затоптанный конскими следами, разделся до исподнего и улёгся на горячий песок. Сразу стал одолевать сон. Чтобы взбодриться, пришлось нырнуть с берега, поплавать, подурачиться как в юности. На какой-то миг Ивану показалось, что он совсем один и нету рядом ни князя с его заполошными приказами, ни товарищей, ни дружинников, пренебрежительно поглядывавших на любого ополченца. Да и во всём мире никого — один Иван, неизвестно чего здесь ожидающий. Чувство было таким сильным и заманчивым, что он ещё несколько раз нырнул, оставаясь как можно дольше возле самого дна. Здесь и беззвучие полное царило, что прибавляло к ощущению одиночества дополнительную остроту.

Потом Иван соскучился по звукам и вылез на берег. Развесил исподние штаны на кустах, снова улёгся и почти сразу задремал.

Ему снился дом. Пожалуй, такого яркого сновидения не было за всё время похода. Как живые стояли перед его взором Арина и близнецы — вот протяни руку и коснёшься их. Он хотел что-то сказать своим домашним, но не мог. От радостного волнения потерял дар речи. А жена была какая-то встревоженная, делала Ивану знаки обеими руками, словно хотела прогнать его. Почувствовав лёгкую обиду, он проснулся и открыл глаза.