Битва богов - [21]

Тогда врач бросил в лодку нож, раковины и кошелку и сам полез через борт. Плетеное суденышко оказалось прочным и устойчивым, оно почти не покачнулось под грузным телом Избранного. Эанна нетерпеливо задрал подбородки обеих мужчин и сказал, мало надеясь на понимание:

— Грести. Берег. Ясно?

Неожиданно оказавшись понятливыми, низкорослые круглоголовые мужчины бросились к низким валикам «бортов», цепкими корявыми руками схватили весла, которыми они работали без уключин, и широкий «диван» заскользил к берегу. Эанна заставил раненого лечь на спину, а затем на руках вынес его на песок. Там сорвал мешавшие баллоны и бросил их рядом. Парнишка дрожал, как в ознобе, у него были почти круглые синие глаза и толстые беспомощные губы. Собственные рабы никогда не смотрели на Эанну с такой смесью ужаса и мистического восторга.

…Синие глаза были у маленькой Арти. Синие удивленные глаза и светлые волосы, легкие, как летучая паутинка ранней осени. И они все свободное время проводили вместе, болтали, целовались, ели сласти, которые Эанна таскал из буфета в столовой, забирались в самые укромные уголки сада и там сидели часами молча, крепко обнявшись, как будто предчувствуя ужасное будущее. Солнце шевелилось на траве; зелено было и тихо, как наяву не бывает… Он уже смутно помнит, как все случилось. Северный приморский городок-курорт, терраса на высоких колоннах, удушливо-сладкий, тошнотворный запах магнолий. Желтые пористые плиты колеблются под ногами, словно вода, и расступаются. Он падает… О землетрясении почему-то не успели предупредить, молчала большая сирена сейсмослужбы — такие установлены во всех городах Архипелага. Перелом ребер, трещина в бедренной кости, от поясницы до плеча содрана кожа… Конечно уж, его выходили. Столичные врачи постарались для единственного сына начальника транспортной службы, адепта высшего посвящения. У молодого раба взяли кости… И белую кожу для пересадки взяли у девочки-рабыни… Очень отличался по цвету пересаженный кусок, потом граница стерлась. Арти умерла от кровопотери. Закрылись синие глаза…

…Может быть, от вечного чувства вины он и стал мыслить не как другие. Свободно, трезво, опасно и… сделался врачевателем…

— Лежи спокойно, дурак. У меня с похмелья нет аппетита на детей.

«Коротконосый» закрыл глаза тонкими, птичьими веками и отвернулся.

— Э, да ты, я вижу, сообразительный, — приговаривал Эанна, осматривая тонкую, как тростинка ногу, — кто это тебя так, а?

Но вопросы он задавал исключительно для того, чтобы поговорить. Под коленом алело полукружие глубоких ранок — свежий укус водяной змеи. Врача охватила злость на идиотов-взрослых, не сумевших уберечь мальчишку: он пинками поднял всех троих, так и не сменивших позу поклонения, и показал мужчинам жестами, что надо прижать к земле ноги и руки раненого. Женщина робко пыталась заголосить, но Эанна сказал:

— Разве ты мать? Сама ты змея хорошая, а не мать. — И показал кулак.

Потом на миг задумался — а мужчины, словно окостенев, прижимали укушенного к земле. Никаких медикаментов с собой не было. До поста паренек не доживет, да и не решился бы ссыльный врач доставить туда туземца в качестве пациента. Приходилось действовать на месте, надеясь на профессионализм и везение.

Не обращая внимания на сдавленные стоны матери, он стянул ногу мальчика ремнем, отстегнутым от баллонов. Затем, протерев нож спиртом из фляги, стремительно распорол укушенное место. Мальчик завыл по-щенячьи, задергался; женщина бегала вокруг, нещадно кусая то кулак, то запястье. Мужчины хотя и держали, но злобно переглядывались, на их старообразных лицах выступил крупный пот. Эанна понимал, что вся троица считает себя присутствующей при какой-то священной пытке, и только ужас перед белыми богами удерживает родственников паренька от нападения на врача…

Эанна тщательно отсосал кровь, сплюнул и прополоскал рот спиртом. Остаток жидкости он вылил на рану. Оставалось только забинтовать ногу, и он сделал это, оторвав кусок собственной майки.

Потом он разрешил мужчинам встать и отойти: но они истолковали жест врача в удобном для себя смысле и ударились бежать к лодке, темные и проворные, как жуки. Эанна понял, что мать и он могут остаться без плавсредства, и грозным окриком остановил беглецов.

Затем он довольно долго сидел на горячем песке, время от времени тревожа оперированную ногу движениями специального массажа. Паренька больше не бил озноб, он лежал с закрытыми глазами и дышал ровно, как во сне: опухоль не появлялась.

А напротив Эанны, столичного гурмана, эстета, адепта среднего посвящения — сидела, поджав под себя одну ногу и выставив другую, серая полуголая женщина, костлявая, как летучая мышь и терпеливая, как ворон; женщина с жидкими грязными волосами и длинными черными сосками пустых свисающих грудей. Тысяча лет жизни в уютных комнатах, с великолепно сервированными завтраками и обедами, с ароматной пеной, наполняющей ванну — тысяча лет лежала между ними. Страх, вера в чудо, рабское ожидание делали живым изъеденное болячками и ветром, преждевременно сморщенное лицо женщины. И Эанна, выждав положенное время, употребил для ее сына заветное знание Избранных: прикоснулся подушечками пальцев к вискам раненого и влил в него силу встать, ходить и не помнить о болезни.