Битва богов - [20]

Конечно, лучше бы лежать вот так целый день. Но с тех пор, как черный катер с крылатым диском на корме, высоко взбив воду, разворачивался прочь от мертвого берега, а Эанна катался по берегу, срывая ногти и грызя песок, — с тех пор у ссыльного появились некоторые обязанности. Например, сейчас Эанне надлежало исполнять то, ради чего он приехал на берег моря — то есть, собрать водоросли, из которых он варил лечебную похлебку для старшины, получившего тепловой удар. Затем следовало явиться на хоздвор поста и проверить санитарное состояние продуктов, доставленных туземцами: рыбы, фиников, пахты и сыра. Если к тому времени вернется патруль — осмотреть привезенные экземпляры и написать заключение о рабочей пригодности каждого. Разумеется, и эта работа станет ему привычной; но уж как он удерживался от рвоты в служебном помещении в первый день, когда двоих парней с грыжей и одну девицу с расширением сосудов на ногах, признанных неподходящими для строительных работ, быстренько отвели в тростники, пристрелили и оставили наглым местным шакалам. Потом будет обед с обязательной программой острот из серии «приятного аппетита», явно адресованных ему, как интеллигенту и новичку. После обеда его почти наверняка вызовет в свой грязный «кабинет» начальник поста, вконец опустившийся старший офицер Урука, и начнет умственную беседу. Урука сделает это по трем причинам: во-первых, потому что считает себя интеллектуалом и рад распустить хвост перед столичным жителем; во-вторых, он поставлен надзирать за Эанной и доносить обо всех его словах и поступках, что на практике выливается в частые и глупые провокации; наконец, у лакомого офицера есть надежда склонить новичка к грешному сожительству. Разговор предстоит идиотский, многословный, с повторами, путаницей и конечным выводом Уруки о том, что, как ни верти, все в мире связанно некой общей гармошкой, и даже то, что нам неприятно, для чего-нибудь да полезно. Договорившись до этого, начальник будет хлестать спирт с консервированным лимонным соком, жирно смеяться, а при возможности щупать колени Эанны; и врач, так же приняв спирта с соком, станет представлять, как было бы хорошо и полезно для мировой гармонии отвести Уруку в тростники, где ждут падали шакалы, и там пристрелить… Но рано или поздно пытка кончится, и можно будет, ввиду близкого вечера, пойти прямо к каптенармусу и там вконец набраться. Тем более что Урука, при всей своей мерзости, хорошо понимает, что такое — суровое похмелье в жаркий день, и потому наутро позволит «лекарю» взять пескоход, акваланг и прокатиться за водорослями…

Беспощадным рывком поднялся Эанна, так, что закружилась еще не полностью проветренная «со вчерашнего» голова, и стал натягивать гидрокостюм. Резина была жесткой, скользкой, он осыпал ее бранью. Наконец, застегнув ремни баллонов, тронулся к морю. Вода, приветливо зашипев, взвихрилась вокруг колен, насыщенная веселыми пузырьками и песчинками. Эанна стремился поскорее спрятаться в ней, уйти в прохладный желто-зеленый мир.

Мелководье оборвалось крутым, в темных зарослях, склоном; врач открыл вентили, подсосал воздух через мундштук и с наслаждением ухнул в глубину. Его руки, мертвенно-белые, с целой россыпью жемчужных пузырьков в волосах, погрузились в гущу мохнатых лент и мелко-лапчатых жирных листьев. Он запел бы, если бы позволил мундштук. Огромные белые камни черепами выглядывали из коричневого змеящегося сумрака, вокруг них мгновенно перестраивались и бросались врассыпную от человека рыбьи стайки.

Он уже почти набил резиновую сумку растениями, когда в сизом солнечном тумане из-за камней метнулась вверх большая тень. Эанна поднял голову. То был юный ныряльщик-туземец, худой и темный, с большими подошвами узловатых тонких ног. Над ним висело днище тростниковой лодки. Ныряльщик схватился за ее борт и исчез так быстро, словно его выдернули.

Эанна подплыл ближе и увидел на белых ноздреватых глыбах разбросанные раковины мидий, за которыми нырял этот парень; увидел его плетеную кошелку и грубый нож, явно сделанный из напильника. Нож, конечно, был сокровищем парня, и обронил его хозяин с перепугу, завидев маску и ласты Эанны. Может быть, мальчишка стянул напильник из слесарной мастерской, когда приносил на пост свои раковины. Такой риск следовало вознаградить, и врач решительно поднялся на поверхность.

Он вынырнул рядом с тростниковой лодкой, широкой, как диван, и сразу содрал маску. Мокрый паренек сидел на корме и держался двумя руками за колено, а из-под его пальцев струилась кровь, еще три человека столпились вокруг и что-то все разом говорили. Юнец внимательно, с детским недоумением рассматривал рану и поэтому не сразу заметил белое божество из моря. Другие оказались более расторопными и привычно уткнулись лицами в дно, выбросив руки перед головой. Двое мужчин и женщина, в юбках из луба, с позвонками, торчащими на высохших спинах, как зубцы по хребту крокодила. Паренек замешкался с раненой ногой, стараясь последовать их примеру, и Эанна сразу понял, что не он напугал ныряльщика, а то, что нанесло мальчику эту глубокую рану.