Биро-Биджан - [51]

На улице шел дождь, и было темно, но все сидели на сырой земле и смотрели на Малкина, как будто видели его. Казалось, что нос его побледнел. Он стал такой белый и такой нежный, такой хороший, что приятно было смотреть и видеть, как он шмыгает. Они верили этому носу, что все дело только в нескольких днях. Надо только немного потерпеть. Разве можно из-за мелочей бросить такое большое дело, как иметь постоянное место, где могли бы всегда работать и иметь достойную награду за свою работу? Нет, нельзя. Никак нельзя. Все опечалились тем, что идет дождь, что темно, что дождь льется в выкопанные канавы, надо будет потом долго вычерпывать.

Если бы было светло, то наверняка все, что тут сидит, сразу поднялись и пошли бы к канавам работать. Кто бы смотрел на дождь. Они бы ногтями рыли землю. В мешках на плечах носили бы землю. Просто насыпали бы в мешок землю да на плечах и носили бы.

Дождь припустил сильнее. Малкин поднялся и предложил всем идти спать. Медленно поднимались и, шлепая по лужам, расходились. Несколько работников остались с Малкиным на улице. Хотели сказать ему о том, что на завтра продуктов осталось мало. Они ходили смотреть на склад, там не было и крошки хлеба. Не было и ни единой картофелины. На улице темно и идет дождь. Речка Самара сильно разлилась. До села за продуктами сложно добраться. Через Самару нет и плохонького мостика.

Наконец ушли и они. Малкин еще долго один ходил по двору, потом, весь мокрый, переходил из одного барака в другой, из одной палатки в другую и просил, чтобы кто-нибудь поехал верхом за хлебом в Самарку. Он побывал во всех бараках, во всех палатках. Выйдя из последнего барака и за

крыв скрипучие двери, он сразу услышал за спиной еще один скрип, и к нему в темноте подошел Давид Файнман и спросил:

— Где бы взять мешки?

Больше Давид Файнман ничего не спрашивал.

Скоро Файнман переобулся в высокие болотные сапоги Малкина и немного отъехал, между хижинами послышались торопливые шаги и шлепанье по лужам. Потом послышался бег и шлепанье коня в том же направлении, куда поехал Файнман. Второй всадник готов был съесть себя за то, что не встал раньше и не поехал первым. Он думал догнать его, но понял, что теперь никакой пользы от этого не будет…

… А на рассвете, когда небо было совсем чистое, немного только начало окрашиваться нежным, невиданно красивым багрянцем, возле села показались два всадника. Нагруженные лошади еле-еле плелись и покачивали головами, как будто хотели сбросить тяжелые мешки, которые висят по бокам. Немного погодя можно было разглядеть лица всадников. Совсем близко видно было, что это едет Лейзер и везет два полных мешка.

Малкин стоял среди переселенцев и смотрел на Лейзера.

— Славный парень Лейзер, — подумал Малкин. — Но очень любит эффекты.

Малкин присмотрелся внимательней и увидел, что позади Лейзера, немного дальше, едет Давид Файнман тоже с двумя мешками, перекинутыми через лошадиную спину. У Давида Файнмана, кроме двух мешков с хлебом, болталась еще его левая рука. Она у него высохла, левая рука. Григорьевцы в Елизаветграде ее покалечили.

ПИСЬМА

1. От Баси

… А в-третьих: ты думаешь, что тут ничего не знают? Знают, все знают. Таки ваши же люди пишут, что вы зарабатываете по восемь рублей в день. Что ж, скажи, пожалуйста, или тебе память изменила. Или ты забыл, что оставил мне четверо сосунков в твоем прекрасном отцовском доме. Хоть бы он занялся, твой дом, и сгорел, прежде чем я его высокий избитый порог переступила.

Слышишь, Мейлах, твой старший сын забирается на шкаф и кричит, что видит отца. У меня сердце обрывается, когда он вспоминает твое имя, таки и оттого, что он отчаянный и что карабкается на хороший шкаф. Конечно, он стоит, твое счастье, на курьих ножках…

Но закончу на этом: наш дом, наследство от твоего отца, заваливается, совсем заваливается, а у меня нет и щепочки топлива на зиму. Скажу тебе, я уже не замазываю бурые пятна. Что ж, если оно все равно течет.

Я совсем забыла тогда сказать: ты, знаешь, Мейлах, я никогда еще так легко не ходила беременной, как вот теперь. Что я уже помучилась с теми, небось, хорошо помнишь. Я все время должна была лежать в кровати. А теперь я хожу, все делаю, вздыхаю и плачу по тебе, да и все равно. Сколько раз ни пошевелится он у меня в животе, этот мальчишка, столько раз у меня сердце стынет, скучая по тебе.

Слышишь, Мейлах, Эстер Машбир — та красотка, которая всегда должна была иметь двух служанок: еврейку — чтобы присматривать за хозяйством, и христианку — для черной работы, — так эта Эстер нашла хороший заработок: она обмывает покойников. Настоящих мертвых покойников. Слышишь, я не пойму, как вот такие изнеженные руки могут браться за такую работу. Да мне, однако, безразлично.

Я должна тебе рассказать, что я наверняка чувствовала бы себя лучше во время родов, если бы знала, что ты стоишь за дверью. Хотя зачем это? Помочь ты мне все равно не поможешь. И когда я знаю, что ты стоишь за дверью и из глаз у тебя идет кровь, то мне будет легче кричать.

Так, чуть не забыла спросить: говорят, что у вас был большой потоп и вы все утонули, что от вас и пылинки не осталось. Хоть бы у всех языки поотсыхали, такое плетут, но сообщи мне сейчас телеграммой, до сих пор вы там стоите в воде?..