Биро-Биджан - [34]

Потом, еще минутку подумав, Лейбиш начал, очевидно, сам с собой говорить, потому что за тарахтением телеги трудно было что-нибудь услышать:

… Вот туда направо, где сереет и курится, там их палатки. А вон там на горе пашут их кони. Надо туда подъехать. Или лучше так: Лейбиш пойдет распрягать, а мы с Ципой дойдем пешком.

… Уже издалека мы услышали понукания и страшный шум, чуть ближе видно было, что там или только двигаются, или только кричат.

Когда мы подошли совсем близко, мы не поняли, почему они пашут на огороженном месте, как будто кто-то его для них приготовил.

Все они готовы были немедленно рассказать. Кричали на нас сильней, чем на лошадей.

Тут уже ничего. Это пашут две десятины разработанной земли, которые крестьянин, сосед, занимал до того года. Когда земля уже немного обработана, оно куда легче. Тяжело было в первые дни, когда поднимали целину. Хоть руби, хоть кроши их, это волчье мясо, не хотят идти и все. По шесть коней запрягали в один плуг, как пушку везли. Этот проклятый буланый — третьесортный лодырь — бьется и передними ногами. А эта плохонькая кобылка, кажется, и воды не всколыхнет, а когда она в плуг запряжена и подойдешь к ней, так она, гадюка, кусается. А тот безумный жеребец, хоть и первой категории, вообще не стоит на месте: все время «командует», крутится, как бешеный, рвет постромки. А если уже с большим трудом поднимешь пласт земли, так он стоит торчком, как прикипевший, и не падает. Хоть нанимай людей, чтобы его перевернуть.

— Нет, парни, это пустое. За шесть часов одной борозды не сделали. Пропадем, если из Биро-Биджана не будет людей. — Так решает Шмерель, тот, который кричит и бьет коней больше всех.

Тем временем советы сыплются со всех сторон. Но сам советчик не потрудится, чтобы провести в жизнь свой совет. Это уже пусть другие делают, а пока пробуют одно предложение, уже готово новое:

— Прошу, пустите только: те две передние падлы совсем не тянут, только мешают. Может быть, их распрячь и пахать четырьмя?

— Не, так не годится. Вот что: надо запрячь двух коней в плуг, двух к этим двум, а одного — спереди. На него посадить Михаила, дать ему в руки хороший кнут, и вперед!

Или подождите: пусть четверо парней возьмут по хорошей палке, станут с четырех сторон и шумят на чем свет стоит: «Но! Тпру! Но! Пошла-а!». Парни, чего стали, жарьте! Сильнее!

— Ой, нет! Ой, нет! Это не годится! Плохо. Очень плохо идет дело с Биро-Биджаном. Нечего и говорить; пропащее дело.

— Да и что удивительного, когда такие кони. Бешеные кони, и точка. Не хотят сделать ровную борозду. Все только крутятся и тянут плуг так, будто кто-то с ними играет.

— А, падаль и баста…

… Все нахмурились, стыдились посмотреть друг другу в глаза. Но еще больше стыдились смотреть на коней. Кто ковырял черным заскорузлым ногтем кору на палке, кто возился с узлом на веревке, а кто просто плевал запекшимся ртом.

— Подождите, парни! Может, нам совсем перестать бить коней? «Киргизы», кажется, не любят, когда их бьют. Этого переднего надо попробовать взять за уздечку, потянуть вперед, может, он пойдет.

— Конечно. Молодец, Михаил. Министром его сделать. Кони пошли. Теперь, коники, тяните… Идите! Еще идите.

— Но-о! Но-о! Вот-вот-вот-вот-о-о! Но-о!

— Ух, это же роскошь. Идет, парни. Ага, у Биро-Биджана повышаются «шанцы».

— Так, но что же делать с теми кусками земли, которые не хотят переворачиваться?

— Знаете что? Может быть, мы около плуга поставим еще одного человека и поручили бы ему, чтобы он левое плечо немного подводил и левую руку тоже.

Этот совет подает Нафтол, пекарь. Молодой парень, но может давать хорошие советы. Он тоже молодец, этот пекарь. Сделать его помощником министра.

Ах, красота, идет как по маслу.

— Надо было бы выпрячь переднего. Он все равно ничего не делает.

Конечно, так лучше. Четырьмя куда лучше.

— Право, Биро-Биджан чудесная страна! — выкрикивает Шмерель, — четырьмя конями поднимаем целину.

… А теперь на мягкой земле можно и двумя работать. Надо только на них покрикивать. Не любят кони, когда их бьют. Также комары дышать не дают. Ни людям, ни коням. Хоть бросай всю работу, стой и чешись. Вот сколько комаров! Прикоснулись и сразу полетели дальше. А один — кровосос, пока не напустит отравы, таки не отстанет. Хоть и говорят, что если не чесаться дня три, так тогда уже и не будет зудеть. Так как же удержаться?

Больше всех жалуется на комаров Фейга. Дома она оставила мать с двумя братишками, которых надо как можно скорей забрать сюда. Фейга должна быть здоровой и как можно быстрей обустроиться. А у нее уже опухли руки, шея, ноги все покусаны: сквозь чулки они особенно любят кусать. И еще широкое лицо у нее — круглое. Есть им где садиться.

Нет, Фейга не выдержит. Они ее живьем съедят.

— Может, пошабашить? Уже седьмой час. С пяти утра до семи — часов пятнадцать. Эй, братва, хватит!

— Э, нет, это не годится. Пока не закончат этот клин, Митник не бросит работу.

Лучше доработать уже до конца небольшой кусок, да и совсем избавиться от хлопот. На кожевенном заводе, где Митник когда-то работал, он тоже не оставлял работу на завтра. Даже тогда, когда это было после восьмичасового рабочего дня. Не потому, что он партиец, хотел «угодить рабочему классу». Просто потому, что он после того дома не мог успокоиться. Невкусно елось, плохо спалось. Работа любит, чтобы ее сразу «отмездровали». Потом вытер косу, и точка. А завтра придешь к станку и возьмешься за свеженькую работу…