Биро-Биджан - [11]

Например, Фройка немного понимает в яйцах. У него есть приятель, который торгует яйцами, вот и Фройка немного разбирается в этом. Поэтому он знает, что одно яйцо не очень заметно. А как положишь к нему второе, то уже парочка. А там уже, смотри, и десяток. Десяток к десятку — получается сотня. И так еще и еще. Складывают несколько ящиков яиц. Потом их отправляют пароходом. Там тех пароходов, как песка в море. Так и зарабатываешь хорошие деньги.

А если захочется, то можно распахать несколько десятин. Завести несколько коровок. Да и такое закрутить, чтобы люди смотрели и завидовали.

Но Беня не любит таких разговоров. Беня куда моложе Фройки. У Бени к тому же короткая шея. Голова у него прямо таки на плечах стоит. Но руки у него большие, крепкие, загорелые на солнце. И он знает наверняка, что в Биро-Биджане будет сила-сильная работы. Вот едут. Вот он, например, едет через большие леса. Взять, к примеру, такой лес целой командой подростков да перенести его в город. Там наказать заведующему, чтоб вытребовал деньги. Создать крепкую хозяйственную комиссию. А с такими деньгами комиссия и сама будет знать, что можно делать…

… С утра возле печки начала собираться толпа. Каждый из прибывших высказывал свою мысль: что это за Биро-Биджан, и что там будут делать? Шум нарастал, толпа увеличивалась.

Потом уже все встали с лавок. Лежали только Гриша с Маней. Впрочем, и они не спали. Маня то и дело оборачивалась, улыбалась, дергала верхней губой с бородавкой на ней и только целовалась, чтобы все видели.

Ну да, наверное, они уже в Иркутске расписались. В душный чадный вагон врывается свежий холодный воздух. Справа от вагона еще до сих пор видна гряда с островерхими белыми шапками. Слева — видно, все тянется широкий синий Байкал, который мог бы поразить своей красотой, если бы кто-нибудь рассказал про него.

Но никто ничего не рассказывает, и знают о нем очень мало. Известно только, что сейчас будет станция Танхай. Там поезд будет стоять примерно час. Будет чай. Там жители с интересом будут расспрашивать про чудных пассажиров — переселенцев. Им все расскажут, и они будут всему удивляться.

Беня, очень сознательный комсомолец, будет хвалиться, что едут аж в Биро-Биджан. Там все евреи станут трудящимися. А если там будут жить много евреев, то будет тогда еврейская страна. А если все евреи будут работать, то в Биро-Биджане будет социалистическая республика трудящихся евреев.

И тогда все будут знать, что где-то там, на краю Социалистического Союза есть социалистическая страна, что зовется Биро-Биджан. Вот послушайте только, как колеса твердят:

— Биро-Бид-жан, Биро-Бид-жан.

И все деревья из этой тайги разом с биением сердца откликаются:

— Эх, бу-дет-там! Эх, бу-дет там!

ПО БЕРЕГАМ БАЙКАЛА

Иркутском мы все были довольны. Иркутск нас принял приветливей, чем все другие города. Даже приветливей, чем Пенза. Пензенский Озет должен был отправить лучших девушек в городе к начальнику станции просить, чтобы нас, еврейских переселенцев, послали в первую очередь и в хороших вагонах, поэтому «мы» в Иркутской железнодорожной управе имели своего человека, который распоряжался там, как в своем кармане.

Иркутск стал еврейским городом и наполнился еврейскими переселенцами. Всюду можно было встретить наших людей, и всюду, кажется, только и говорили, что про нас.

Представьте себе, что говорили о новом чудном переселенце не только в Иркутске. По всей дороге Харьков-Хабаровск, на протяжении девяти тысяч километров с нами всячески нянчились. Сказал мне Зелик-сапожник из Киева, что сейчас и одного поезда на «очень дальний восток» нет, чтобы в нем не было хоть нескольких еврейских переселенцев. Зелик-сапожник уже человек пожилой, все знает и не будет врать. Он поздней рассказал, что на одной станции только про нас и говорили: на станции «Тайга» семнадцатилетний здоровый парень из «Менской дикой дивизии» хотел было вырвать у маленького мальчика резную палочку и за нее подрался с мальчиком.

У Зелика-сапожника такие зеленые равнодушные глаза, что по ним нельзя узнать, или он согласен с тем, о чем рассказывает, или нет. Рассказав эту историю, он вытащил свой резиновый кисет с махоркой, и пальцы его слегка дрожали. Я догадался, что он поражен этим случаем, но уверен в этом я не был. Но Зелик вскоре развеял мои сомнения: он посмотрел на меня зелеными равнодушными глазами своими и сказал:

— Таки хорошенькая палочка. Это правда. Но затевать ссоры с мальчиками по дороге не следует…

Больше, чем кому-либо, понравился Иркутск Льву знаменскому. Уже сейчас, сидя в вагоне, он все еще упрекает себя за то, что не остался в Иркутске еще на день.

— Да нет, разве вы что понимаете? — трет Лев свой низкий лоб и светит черными глазами.

— У нас уже с ней дело пошло было на лад. Я такой человек, что люблю взяться и сделать. Если бы еще день, она была бы моя.

Никто ему уже не верит. Такой у него обычай, у Левы, выставляться. Вот так он в первые дни забил всем уши своим знаменским городским садиком. А что? Лучший городской садик будто бы в Знаменце. Нигде больше нет такого садика.

Позднее он показывал, как каждую субботу вечером он надевает свой «костюмчик», заходит к своему дядьке, хозяину завода зельтерской воды, получает у него плату за неделю, выпивает у него стакан воды с сиропом, может, 5 стаканов, ух, сладко! И идет себе в знаменский городской садик, лучший на свете.