Биохакер - [7]

– Как тебя зовут? – не раз и не два спрашивал Элджи.

Тот молча пялился на полосу света над головой. Спасенный не сказал ни слова с того первого раза, когда прокричал «Сиби». Что такое Сиби? Элджи представлялось что-то маленькое. Маленькое, но жесткое, как стебель тростника или как прут, который гнешь, и он распрямляется со свистом. Элджи часто представлял то, чего никогда не видел и о чем не имел понятия, – вот как с Глубинным, слушающим песенку Музыканта, или со значками на экране, немыми и одновременно говорящими.

Эту способность Элджи женщина в белом халате называла сложным словом «сверхинтуиция». Она и ее друзья (или подчиненные) хотели, чтобы у всех обитателей Центра появилась сверхинтуиция, поэтому лезли им в голову блестящими инструментами и что-то там делали. А потом спрашивали по анкете и показывали слова и картинки. Получалось у них с немногими, другие становились, как этот, вытащенный из моря, – пустоглазыми и молчаливыми.

С Элджи получилось. Девяносто семь процентов – так сказала женщина и разразилась еще всякими фразами, вроде «подавленная логическая правополушарная функция», и «нейронные связи», и «межполушарная асимметрия». Элджи понял так, что слова-знаки сами вскакивают ему в голову, и он, Элджи, понимает их смысл без всяких объяснений. Это была бы очень полезная штука, если бы Элджи довелось вернуться в Большой Мир. Но здесь, на острове, слов-знаков и вообще любых знаков было очень мало. Трава. Камни. Море. Кости. Козы. Свирель. Поэтому Элджи так обрадовался, вытащив из сети человека. Тот был не с острова, и, возможно, у него были какие-то новые интересные слова. Однако, кроме «Сиби», тот ничего пока не сказал.

Казалось, что этот спасенный спит, не смыкая век, или, может, непрерывно беседует с Глубинным Богом – у Говорящего во время разговора становились такие же пустые и тусклые, словно подернутые пленкой, глаза. Элджи бы позвал Говорящего, если бы не был совершенно уверен, что тот немедленно отдаст чужака Глубинному. Несмотря на племенной знак в виде шрама. Поэтому Элджи притащил свою находку в расселину ночью и прятал его пока там. А сам делал свирель. Конечно, не из костей – все кости уже давно раскрошили и съели. Но в маленькой бухте в той части острова, что выходила на Запроливье, рос тростник. Дудочка из кости нужна была для разговоров с Глубинным Богом, но спасенный из моря не был похож на бога – не считая разве что странных глаз. Может, для разговора с ним сгодится и дудка из тростника?

Элджи не очень понимал, как делать свирель из тростника, но он старательно убрал острой рыбьей костью перегородки и зачистил внутреннюю часть трубки, чтобы не мешать воздуху. Потом стал думать – свирель, свирель – и постепенно увидел, как сделать все остальное.

Как раз когда он заканчивал работу, сверля острой рыбьей костью дырки в камышинке, из зарослей показался Гремлин. Гремлин был одним из подручных Говорящего. Огромный и очень тощий, он всегда ходил согнувшись, размахивая длинными ручищами. Глаза у него были, как плошки.

Довольно поморгав глазами-плошками, Гремлин уселся на выступающий из воды валун и спросил:

– Что это ты делаешь, Элджи? Никак, свирель? Ай-яй-яй.

Он сокрушенно покачал башкой с огромными приплюснутыми ушами.

– Боссу это не понравится, нет-нет, не понравится.

Дурацкая привычка Гремлина – повторять слова, причем те, которые и один-то раз говорить не стоило.

– Зачем тебе свирель? – спросил он, хитро щурясь.

Гремлин был не очень умный, но вредный.

– Хочешь подозвать коз и воровать молоко? Боссу это не понравится, нет-нет.

Элджи стоял молча, свесив голову и сжав в кулаке камышинку и сверло. Гремлин шлепнул себя по коленям костлявыми пятернями и заявил:

– Думаю, ты отдашь мне сегодня пять рыбин за то, что я ничего не скажу боссу. Пять завтра и пять на следующий день. И так каждый день. Мы договорились?

Элджи подумал. Рыба ловилась в последнее время плохо – это означало, что вокруг острова кружит один из Малых Богов, а может, и сам Глубинник проснулся и вновь захотел есть. Если отдавать Гремлину пять рыбин, сегодня, завтра и так каждый день, то Элджи самому ничего не останется. Потом кто-нибудь из друзей Гремлина наверняка заметит, что у него появилась лишняя рыба, и спросит: «Откуда?»

Элджи улыбнулся и сказал:

– Да, конечно.

Он шагнул к Гремлину, все так же широко улыбаясь и протягивая правую руку. Он сильно надеялся, что Гремлин не вспомнит о том, какой рукой лучше владеет рыбак. Гремлин раздвинул узкие губы в ответной ухмылке и сжал протянутую кисть, и тогда Элджи вонзил ему в горло костяное сверло. Глядя на то, как сползший с камня Гремлин давится кровавыми пузырями, Элджи решил, что дудочка из кости у него все-таки будет.

– …В склепе, – говорила она. – Ты лежишь в тесном склепе, ты стучишь кулаками в крышку гроба, ты орешь, срывая голос, – и ничего. Три дня, или тридцать три дня, или сто тридцать три дня. Ты слышишь только, как кровь стучит у тебя в ушах. Потом стук убыстряется, наполняет тебя всю, и ты видишь красный свет, и понимаешь, что это лопаются сосуды у тебя в глазах от того, что кончился воздух. Ты так хочешь вздохнуть, что выламываешься из собственных ребер и рвешь горло. Потом ты умираешь. Ненадолго. И все повторяется вновь.