Билли-враль - [45]

Шрифт
Интервал

— Вина, вина и джина, — закончил я почти шепотом и, спрыгнув со сцены, расстрелял их из лучемета. Человека три или четыре неуверенно похлопали мне, но большинство просто не заметили, что я замолчал. А пианист поленился сыграть традиционную песенку, завершающую у нас каждое выступление. Пробираясь между столиками, я пытался вспомнить, сколько же раз я здесь выступал — заранее зная, что мое выступление закончится очередным провалом. Толстые тетки поглядывали на меня с равнодушным сочувствием. Такие же взгляды я замечал и раньше, но мне почему-то никогда не приходило в голову, что я по сравнению с ними просто щенок, что они-то живут подлинной, полнокровной жизнью, о которой я не имею ни малейшего представления.

Добравшись до ближайшей двери, я услышал голос Блата:

— Думаешь, в Лондоне-то они больше нашего понимают? Зря надеешься. Там тебе даже твой ученый пес не поможет.

Я поднял кулак, но сразу же сделал вид, что это у меня просто шутливо-прощальный жест. На сцене Джонни-официант пытался утихомирить разгулявшихся теток, чтобы они опять превратились в зрительниц. Добившись относительной тишины, он объявил очередной номер — шуточную песню.

Какой-то закаленный в пабовских выступлениях хмырь лет сорока или, может, сорока пяти принагнулся к микрофону и запел сильным, самоуверенным голосом:

Я уверен — жизнь прекрасна.
Жизнь смешна и хороша,
Если солнце светит ясно —
Веселись моя душа!
Ну, а если в небе тучи,
Я хватаюсь за бока;
Смех веселый и могучий
Выручает старика!
А-ха-ха-ха-ха-ха-ха,
А-ха-ха-ха-ха-ха-ха,
А-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха,
А-ха-ха-ха-ха-ха-ха!

— Когда ты едешь в Лондон, Билли? — гаркнул Блат. Несколько теток за ближайшими столиками оглянулись и в один голос прошипели: «Тс-с-с-с!» Они завороженно смотрели на певца, забыв даже про свои орехи и хрустящий картофель, Концертно-питейный зал приобрел свой обычный облик.

— Знаменитый номер — Билли-враль и его говорящий пес!

— Тс-с-с-с!

О-хо-хо-хо-хо-хо-хо,
О-хо-хо-хо-хо-хо-хо,
О-хо-хо-хо-хо-хо-хо-хо,
О-хо-хо-хо-хо-хо-хо.

Выбравшись из паба, я побежал. И бежал до тех пор, пока Сабосвинцовый переулок неостался далеко позади.

Глава десятая

Клуб «Рокси», окраинный огонек Страхтона, за которым начинались вересковые холмы, был выстроен, как считалось, чтобы дать приют молодежи предместья, — его глухо жужжащая неоновая вывеска «Приходите потанцевать» вспыхивала неровно-розоватым светом шесть раз в неделю, и все доросшие до танцев девчонки из новых, стандартно неприветливых домов окраины стягивались к нему вечерами, надев атласные выходные платья и прихватив с собой, в бумажных сумках, на которых красовалась реклама пирожков со свининой, танцевальные туфельки. А городские парни, являвшиеся сюда кадриться, сидели перед началом танцев на низких кирпичных перильцах у входа и перебрасывались дежурными шутками.

Я устало подошел к «Рокси», таясь в тени, чтобы улизнуть от Риты, если она караулит меня здесь, не желая платить за вход, — стайки девчонок, поджидающих своих парней, всегда прогуливались перед клубом по маленькой бетонной площадке, испещренной темными трещинами. Очередной провал на сцене паба все еще мучил меня, и отдельные эпизоды, словно стайки ярких маленьких рыбок, то и дело вспыхивали в моей памяти. Но, ступив на освещенную розоватым светом площадку, я с облегчением подумал, что сегодняшний мой провал уже позади, а следующего, даст бог, не будет. У входа я увидел девчонку, с которой у меня когда-то был роман, и, небрежно бросив ей «Привет, Мэвис», прошел мимо, Однажды я написал стихотворение, где сравнивал ее груди с дынями, и теперь мне было неприятно с ней встречаться. Она ответила «Приветик, Билли», и я, почти успокоившись, если не развеселившись, подошел к кассе.

«Рокси» встретил меня ярким светом и душной жарой — здесь всегда пахло дамской уборной, как правильно сказал однажды Штамп. Фойе было отделено от танцевального зала железной решеткой, выкрашенной в кремовый цвет, и шеренгой деревянных кадок с пыльными пальмами; здесь толпились юнцы, которых я уже видел сегодня в «Мелодии», — они то и дело засовывали пальцы под крахмальные воротники своих рубашек и крутили головами, как испуганные черепахи. Их девчонки деловито занимали очередь в сортир, уползали туда, словно гусеницы, а выпархивали, как бабочки, держа в руках головные косынки и сапоги с расстегнутыми молниями. Я смотрел на эту толчею с привычным отвращением, ссутулившись, будто случайно забредший сюда поэт. Сегодня, правда, мне почему-то не хотелось мысленно превращаться в амброзийца, который через несколько секунд выйдет на танцевальную площадку и осчастливит какую-нибудь профессиональную танцзо-лушку приглашением сбацать неистовый ча-ча-ча. Лиз в толпе не было. Я протолкался на танцевальную площадку и потерянно остановился у стены.

Над площадкой уже крутился подсвеченный юпитерами граненый зеркальный шар, бросая гнусно-фиолетовые блики на прыщавые лица танцующих юнцов, и первым, кого я разглядел в толпе, был, конечно, Штамп. Он самодовольно выделывал фокстрот с какой-то девицей в облегающем платье из красной шерсти, и когда он, словно бы падая навзничь, резко крутанул ее во встречном повороте, я увидел, что это Рита. По ее лунатически застывшему лицу, остекленелым глазам и слегка приоткрытому рту — Рита всегда впадала в транс на танцплощадке — я понял, что она пришла сюда примерно полчаса назад. Дождаться меня у нее терпения, значит, не хватило, и мне стало от этого немного грустно — мы ведь были обручены (или, во всяком случае, так она должна была считать), — но я порадовался, что ей не дают скучать. Штамп здорово поднабрался, но это уж были его заботы. Не заметив меня, они скрылись в толпе танцующих.


Еще от автора Кейт Уотерхаус
Альберт и лайнер

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Конторские будни

Между двумя книгами известного английского сатирика существует глубокая идейная связь. Билли-враль — молодой человек, мелкий клерк в похоронном бюро, живущий в мире собственных фантазий и грез. Клемент Грайс, герой романа «Конторские будни», — это как бы постаревший Билли: он уже много лет работает в разных фирмах и давно ни к чему не стремится. Автор рисует гротескно-символическую картину, высмеивающую современную бюрократию.


Рекомендуем почитать
Отон-лучник. Монсеньер Гастон Феб. Ночь во Флоренции. Сальтеадор. Предсказание

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Госпожа де Шамбле. Любовное приключение. Роман Виолетты

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Стихотворения; Исторические миниатюры; Публицистика; Кристина Хофленер: Роман из литературного наследия

Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881 - 1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В десятый том Собрания сочинений вошли стихотворения С. Цвейга, исторические миниатюры из цикла «Звездные часы человечества», ранее не публиковавшиеся на русском языке, статьи, очерки, эссе и роман «Кристина Хофленер».


Три мастера: Бальзак, Диккенс, Достоевский. Бальзак

Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (18811942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В четвертый том вошли три очерка о великих эпических прозаиках Бальзаке, Диккенсе, Достоевском под названием «Три мастера» и критико-биографическое исследование «Бальзак».


Незримая коллекция: Новеллы. Легенды. Роковые мгновения; Звездные часы человечества: Исторические миниатюры

Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881–1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В второй том вошли новеллы под названием «Незримая коллекция», легенды, исторические миниатюры «Роковые мгновения» и «Звездные часы человечества».


Виктория Павловна. Дочь Виктории Павловны

„А. В. Амфитеатров ярко талантлив, много на своем веку видел и между прочими достоинствами обладает одним превосходным и редким, как белый ворон среди черных, достоинством— великолепным русским языком, богатым, сочным, своеобычным, но в то же время без выверток и щегольства… Это настоящий писатель, отмеченный при рождении поцелуем Аполлона в уста". „Русское Слово" 20. XI. 1910. А. А. ИЗМАЙЛОВ. «Он и романист, и публицист, и историк, и драматург, и лингвист, и этнограф, и историк искусства и литературы, нашей и мировой, — он энциклопедист-писатель, он русский писатель широкого размаха, большой писатель, неуёмный русский талант — характер, тратящийся порой без меры». И.С.ШМЕЛЁВ От составителя Произведения "Виктория Павловна" и "Дочь Виктории Павловны" упоминаются во всех библиографиях и биографиях А.В.Амфитеатрова, но после 1917 г.