Билет на балкон - [13]

«Конец, – подумал Глорский. – Сейчас взорвется». И тут в проеме кабины появился бледный вихрастый человек с пистолетом… Как кошка, воспользовавшись всеобщим замешательством, он пробежал прямо по телам в хвост самолета, открыл дверь и стал возле нее со своей зажигалкой-пистолетом.

– Прыгай! По одному! Быстро!

Самолет опустел за несколько минут. Вынесли раненых и тех, кто был без сознания. И только один грузин в фуражке-блине не хотел покидать самолет.

– А вэщи? – спрашивал он. – Зачэм же пропадать вэщи?

Потом они смотрели, как догорали, фыркая и стреляя, обломки взорвавшегося самолета. Иногда обломок взлетал над ельником и падал где-нибудь неподалеку, но никто не двигался Командир стоял впереди всех, засунув руку в карман, наверно все еще продолжая сжимать пистолет-зажигалку, и ветер трепал его чубчик на мальчишеской голове.

Потом пришло много машин: санитарных, пожарных, милицейских, просто случайных, мчавшихся по шоссе и увидевших аварию… Врачи начали осмотр раненых, размещали людей по машинам. Глорский и Кутищев получили легкие ушибы, и их определили в открытый грузовик, где сидело большинство пассажиров. Потом колонна двинулась через мокрый ельник к блестевшему вдали от дождя шоссе.

И только Ирочку и Машеньку везли отдельно, сзади всех, в «скорой помощи» со вставляющимися носилками. Везли резко, не тормозя осторожно перед рытвинами, как обычно это делается… И внутри не сидел санитар…

Город, куда их привезли, был равнинный, жаркий, полный нарядных отдыхающих, с шумящими фонтанами, пышной южной зеленью. Там летали голуби, весело звенели трамваи, и люди, истомленные жарой, пили темное пиво с белыми высокими шапками над кружками из желтых цистерн.

Они, пассажиры с этого самолета, никак не могли расстаться. Вместе заполняли в милиции какие-то бумаги, вместе ждали в поликлинике, пока перебинтуют легкораненых, вместе пошли через весь город на вокзал брать билеты тем, кто решил ехать поездом. Вместе пошли обедать в кафе…

Возле одной из узких улочек Глорский и Кутищев, не сговариваясь, остановились, переждали, пока пройдут все, и пошли в сторону синевших над домами гор…

* * *

– Может, глотнешь?

Кутищев порылся в рюкзаке и достал фляжку со спиртом. Глорский отхлебнул, ничего не почувствовал. Потом сделал еще два больших глотка.

– Выпей и ты.

Кутищев опять порылся в рюкзаке, достал складной стаканчик, и, глядя через бутылку на свет костра, плеснул туда.

– Я так не могу, – словно оправдываясь, объяснил он.

Борис вдруг почувствовал голод. Он потянулся к котелку с кулешом и стал есть, дуя в ложку и обжигаясь. Кулеш оказался невероятно вкусным: с дымком, жирный.

Игорь достал вторую ложку и присоединился к другу. Они выскребли котелок до дна, съели остатки консервов, напились воды и легли возле угасающего костра.

– Понимаешь, я так больше не могу, – сказал Глорский. – Идти и молчать. Молчать и думать о том… О том, что нас тоже могло не быть. И мы бы не сидели с тобой сейчас у костра, не ели бы кулеш, не слушали эту глупую ворону… Как те девочки… Так и не увидели море… Им не надо было прислоняться к стеклу.

– Кто же знал…

– Оказывается, умирать не так уж страшно. Я даже не успел осознать. Страх приходит потом.

Кутищев приподнялся, пошарил в траве и бросил в тлеющий костер пучок хвороста. С треском взвилось вверх искристое пламя.

– А я по-настоящему испугался, когда ты крикнул мне… Показалось страшно мерзким взлететь вместе с самолетом. Почему-то представил своих «гвардейцев»… Как идут они вслед за запаянным гробом, и даже проститься с отцом нельзя. Вообще-то они бы не пропали. Они очень самостоятельные у меня. И это, знаешь, как-то утешало в тот момент. Я подумал, как правильно я делал, что воспитывал их именно так. Помучились бы, конечно, годок-два, а потом встали бы на ноги… Старший уже совсем взрослый…

Пламя опало. Темнота стала оседать на углях пеплом. С гор дунуло сырым ветром. Кутищев опять пошарил в траве, но ничего не нашел.

– Дрова все. Схожу…

– Не надо. Давай спать.

– Еще немного.

Кутищев ушел. Костер все больше покрывался плотной коркой пепла, лишь кое-где из-под нее выскакивали веселые фонтанчики огня. Глорский, не вставая, нарвал сухой травы, бросил на угли. Вспышка вырвала из тьмы часть поляны, ствол дерева, кусты. Кусты шевелились, словно в них кто-то прятался. Борис почему-то вспомнил, как он видел костер с балкона в телескоп… Может быть, и его сейчас кто-то рассматривает из кустов… Или держит на оптическом прицеле. Борис не знал, почему ему пришла мысль об оптическом прицеле. Он ярко представил себе всю картину со стороны. Ночь, горы, лес, догорающий костер, мечущиеся по поляне красные блики, скорчившаяся возле костра фигура, такая открытая, беззащитная… И человек, удобно положивший в развилку дерева винтовку с оптическим прицелом, в который хорошо видна поляна, костер, он, Борис Глорский…

Глорский поежился Вот почему, оказывается, нельзя подглядывать. Потом кажется – за тобой тоже кто-то все время следит.

– Игорь! – крикнул Глорский.

В кустах послышался треск.

– Еле набрал! Но сушнячок отличный. – На поляну вышел Кутищев, как всегда спокойный, уверенный.