Биг-Сур и Апельсины Иеронима Босха - [141]

Внешний осмотр закончен — ничего серьезного, кроме истощения, анемии, разлития желчи, слабого сердца, неровного пульса, высокого давления, наколенных наростов и «гуттаперчивости»; пора заняться чесоткой.

По мнению врача, он страдает аллергией, возможно, аллергией на разные вещи. Аллергия его специальность. Отсюда такая его уверенность.

Никто не возражает, даже Морикан. Он слыхал об аллергии, но никогда не придавал ей значения. Я тоже. Лилик в том числе. Однако сегодня это аллергия. Завтра это будет что-то еще. Итак, аллергия. Займемся аллергией!

Пока врач раскладывает свои пробирки, шприцы, иглы, бритвенной остроты скальпели и невесть что еще, готовясь к тестам, он засыпает Морикана вопросами.

— Наркотиками увлекались, не так ли?

Морикан утвердительно кивнул.

— Оно и видно, — говорит доктор, показывая на Морикановы ноги, руки, бедра, где остались следы иглы.

— Что употребляли?

— Все, — ответил Морикан. — Но то было уже давно.

— И опиум?

Морикан как будто несколько удивился.

— Как вы узнали?

— Я вылечил тысячи случаев, — сказал доктор. Он что-то вертел в руках за спиной Морикана. Потом повернулся к нему и быстро спросил:

— И как вы с этим покончили?

— Решил завязать и завязал, — ответил Морикан.

— Что-что? — встрепенулся доктор. — Повторите-ка!

— Решил завязать и завязал, — повторил Морикан. — Это было нелегко. Я чуть не умер.

— Если это правда, — сказал доктор, беря его руку в свою, — то вы первый известный мне человек, кто оказался способен на такое.

Морикан покраснел, словно ему вручали медаль за подвиг, которого он не совершал.

Доктор тем временем принялся играть в «крестики и нолики» на Морикановой спине. Он начинал от левого плеча, переходил к правому, потом вниз и, по диагонали, вверх. Возвращаясь к исходной точке, он каждый раз пережидал несколько минут. Первый раз он рисовал синей жидкостью, во второй — розовой, в третий — зеленой, и так всем спектром. Никто не выигрывал. Поскольку спина у Морикана была всего лишь человеческих размеров и уже вся, от шеи до пояса, исчерчена, не оставалось ничего иного, как объявить на сегодня ничью. Но еще надо было провести тридцать или сорок тестов. Один из них должен был дать результат. Так, по крайней мере, считал доктор.

— Как насчет кровати? — справился Морикан, влезая в рубашку и штаны.

— Кровати? — изумленно воззрился на него доктор.

— Ну-да, — сказал Морикан. — Места, чтобы отдохнуть... поправить здоровье.

Доктор засмеялся словно удачной шутке.

— У нас не хватает коек для тяжелых больных. У вас ничего серьезного. Приходите снова послезавтра, и я проведу еще несколько тестов. — Он выписал Морикану успокоительное. — Вы у нас мигом поправитесь.

Я объяснил, что мы живем в Биг-Суре, что нам трудно часто ездить в Салинас.

— Почему бы вам не пристроить его где-нибудь в городе? — предложил доктор. — Примерно через недельку я буду знать, что с ним. Вам не о чем беспокоиться. Смею вас уверить, он выдержал и не такое... Небольшое переутомление. Повышенная чувствительность.

Выйдя на улицу, мы решили поискать бар. Все мы чувствовали настоятельную необходимость выпить.

— Как ваша спина? — поинтересовался Лилик, поднимая руку, чтобы похлопать его по означенной части тела.

Морикан ответил, поморщившись:

— Будто ее поджарили.

Мы нашли какую-то забегаловку и за выпивкой обсудили тему опиума. Ослепительная вещь, если разобраться.

В Монтерее я снял Морикану номер в отеле «Сьерра». Номер с ванной. По сравнению с кельей, в которой он ютился у меня, просто роскошный. Мы попробовали, достаточно ли мягок и пружинист матрац, пощелкали выключателями, проверяя, светло ли ему будет читать и писать, показали, как обращаться с жалюзи, заверили, что мыло и свежие полотенца он будет получать каждый день и так далее. Он уже распаковывал небольшой саквояж, который прихватил с собой. Уже и на туалетном столике расставлен был неизменный набор вещиц, в том же неизменном порядке, как и везде, где бы Морикан ни оказывался. Когда он доставал свои рукописи, блокноты, чернила и линейку, я понял, что столик у кровати слишком мал, чтобы за ним работать. Мы попросили управляющего поставить столик побольше. Мгновенье спустя появился коридорный со столиком подходящего размера.

Морикан, похоже, был по-настоящему рад. Озирался, словно оказался в раю. В особый восторг его привела ванная. Мы объяснили, что он может принимать ванну, сколько и когда захочет — и не за дополнительную плату, как во Франции. (Америка вновь повернулась к нему хорошей стороной. «Поразительная страна!»)

Оставалось только снабдить его деньгами и договориться с кем-нибудь, чтобы его отвозили в госпиталь и привозили обратно. Прощаясь с ним, я не знал, что вижу его в последний раз.

За десять минут он помолодел на десять лет. Когда я пожал ему руку на прощанье, пообещав заглянуть через несколько дней, он сказал:

— А я сейчас спущусь, пожалуй, выпить глоток портвейну.

На улице мы, Лилик и я, встретили художника Элвуда Грэма. Слово за слово, и мы узнаем, что он каждый день наведывается в окружной госпиталь. И он с удовольствием, сказал Элвуд, будет привозить и отвозить Морикана.