Биение жизни. Почему сердце – наш самый важный орган чувств - [63]

Я уже много лет был кардиохирургом, когда, наконец, научился ходить под парусом и проникся к этому занятию такой же любовью, которую предчувствовал в детстве. Ведь существуют и такие мечты, которые в реальности оказываются мало выполнимыми. Но вода оказалась моей стихией, и, когда ветер надувал паруса, мое сердце расширялось в груди. Образовалась новая страсть. Семья убедила меня в необходимости осуществить эту мечту: пересечь под парусом Атлантический океан. После долгого ожидания я сумел-таки объединить свой годовой отпуск с накопленными выходными днями, так что в сумме получилось 2 месяца. Со своими тремя попутчиками я познакомился за несколько недель до отплытия на яхте. Я со всеми нашел общий язык, а приятнее всего было общаться со шкипером Гаральдом, вышедшим на пенсию водителем такси. Помимо него еще был один специалист по информатике и один инженер. В феврале мы отплыли от маленького островка Сент-Люсия в Карибском море и добрались лишь до Антигуа. Там двигатель сломался. Двигатель? Нет, вызванный на помощь хирург в промасленном комбинезоне диагностировал проблему с насосом. К сожалению, топливный насос высокого давления было уже не спасти. Требовалась трансплантация. Так мы начали ждать новый насос.

Мы каждый день сбегались к трекингу UPS, чтобы проследить за продвижением насоса, который шел к нам из Европы. Настроение в команде царило напряженное, поскольку все, кроме шкипера, взяли отпуск для этого путешествия под парусом, и нехватка времени жутко давила. На третий день я приступил к курсу погружения под воду. Подводный мир привел меня в такой восторг, что процесс ожидания больше не доставлял никаких проблем, однако инженер и информатик не разделяли моего отличного настроения. Последний неделю спустя объявил, что больше не в состоянии это выносить и хочет домой. Мы пытались его переубедить, но заметили, что в этом нет смысла. Лишь теперь он признался нам, что страдает паническими атаками. Он думал, что пребывание на лодке его исцелит. Он ошибся, чувствует себя дерьмово. Мы остались втроем, что инженеру совсем не нравилось. Он безумно злился на «подлого, лживого» информатика, который ввел нас в заблуждение, поступил безответственно и, кроме того, был виноват в том, что наши мечты ушли под воду. Я не мог объяснить инженеру, что панические атаки – это болезнь. Он не сомневался в своей правоте. Разве можно раздувать такое до болезни? Или ему просто нужен был повод, чтобы тоже отказаться? На следующее утро он сообщил мне и шкиперу, что считает путешествие втроем слишком опасным мероприятием и потому складывает паруса. И если мы хотим, то можем выйти в море вдвоем.

К этому моменту наше судно было уже полностью загружено провиантом. Яблоки и картофель подгнивали и морщились. Банановое дерево, которое мы подвесили к мачте, сбрасывало свои перезревшие фрукты. И что дальше? Я хотел совершить это путешествие любой ценой. Шкипер считал, что проделать этот путь вдвоем вполне возможно, к тому же я был опытным яхтсменом, но абсолютной уверенности у него не было, и поэтому мы вывесили в порту объявление: Free Sail to Europe (Под парусом в Европу. Все включено).

В Антигуа, где становились на якорь супер-яхты супербогатых людей, мы, скорее, относились к разделу социального жилья, вернее, социальных лодок. Однако были здесь и молодые люди, которые работали на яхтах экипажем, и много-много странников-туристов. Одним из них оказался Соломон из Израиля, ему было слегка за 30. Наконец к нам примкнул еще и Джон из Нью-Йорка, который каким-то образом оказался на пляжах Карибского моря без денег и каких-либо перспектив. У нас ему, по крайней мере, в ближайшие несколько недель не нужно будет беспокоиться о провианте. У него был небольшой опыт хождения под парусом. Соломон еще ни разу в жизни не бывал на судне, в чем он искренне признался. «Только однажды с отцом на катамаране».

Как только топливный насос был установлен, мы тронулись в путь, вернее, нам хотелось это сделать. Но наша якорная цепь оказалась заблокирована цепями супер-яхт, и прошло полдня, прежде чем их ныряльщики спустили нас с поводка. Постепенно я начал задаваться вопросом, для чего нам было суждено застрять в этом порту. Стоило ли искать в этом высший смысл? Если тебя несколько раз что-то задерживает, волей-неволей начинаешь об этом задумываться. Да и само предприятие было небезопасным. Море ошибок не прощает, так все говорят, кто с ним знаком, а уж пересечение Атлантики, более 2000 морских миль на 15-метровой лодке против преобладающего направления ветра, и вовсе нельзя считать простым. Атлантический океан – это дикое и бескрайнее природное пространство. Человек долгое время находится в зоне, куда до него не доберутся никакие спасательные средства цивилизации, и это истинное приключение, опаснее, чем мои путешествия с Джимми вокруг земного шара. Но для меня это приключение началось вовсе не так, как я себе представлял. Едва мы вышли в открытое море, как у меня обнаружилась морская болезнь. Я с сине-зеленым лицом висел на канатах, чувствовал себя отвратительно и ничем не мог помочь свой команде. Вдобавок ко всему я вспомнил, как нетерпимо и нечутко реагировал, когда дети или жена бледнели во время плавания под парусом в Средиземном море во время отпуска. Спустя три дня мне, наконец, полегчало и море успокоилось. Зато у Джона дела были плохи. Если он и передвигался по лодке, то только с алюминиевым тазиком в руках. В какой-то момент я заметил, что он подливает себе в чашку ликер «Кампари». В восемь утра.