Биение жизни. Почему сердце – наш самый важный орган чувств - [44]

Несколько лет назад возникла шумиха вокруг дела 13-летней Джахи Макмат. После операции по удалению миндалин возникли осложнения, сердце остановилось, и ее реанимировали в течение 2,5 часов. Сердце стабилизировалось, а вот мозг утратил некоторые функции. У нее констатировали смерть мозга, а родственникам посоветовали разрешить изъятие органов. Ее кожа была теплой и розовой, а лицо – расслабленным. У нее собирались изъять сердце, легкие, печень, почки, поджелудочную железу и кишечник. После этого ее отключили бы от аппарата дыхания. Но родственники воспротивились. Пока сердце девочки билось, они считали Джахи живой. Последовал растянувшийся на несколько лет правовой спор о том, является девочка мертвой или лишь считается таковой. Через 4 года после операции Джахи скончалась от внутренних кровотечений [116].

Смерть мозга – это определение, и когда это определение применяется к человеку, он получает билет на тот свет. Его объявляют умершим, даже если все его органы – за исключением мозга – продолжают жить, а сердце бьется. В таком случае органы можно изъять для трансплантации. За этим стоит непреодолимое желание врачей-мечтателей спасать человеческие жизни. Хирурги-трансплантологи изымают органы и ткани у пациента со смертью мозга и пересаживают их другим людям. Это прекрасно, и я это всецело поддерживаю. Однако, с моей точки зрения, проблематичным является утверждение, что люди с живыми сердцами, ставшие донорами органов, являются умершими. Недавно одна женщина в Германии родила здорового ребенка спустя 2 дня после того, как у нее была констатировала смерть мозга вследствие воспаления мозговой оболочки [117]. Ее сердце продолжало биться, а мозг больше не работал. По моему мнению, врачи поступили правильно, позволив ребенку появиться на свет, а матери затем – умереть. Однако современная медицина задает нам новые вопросы: когда умерший действительно умерший? Могут ли мертвые рождать детей? И что сам человек думает о донорстве органов – зеленый свет или красный? Готовы ли вы похоронить своего родственника, если его мозг умер, а сердце бьется? Или сжечь его «тело»? Этот вопрос очень жесткий и болезненный, однако он показывает, сколько замешательства заключено в диагнозе «смерть мозга» [118]. Никто не хочет, чтобы его объявляли мертвым, пока он жив.

Перенести смерть из сердца в мозг – бессердечная утопия. И я считаю, что люди во всем мире это чувствуют. Как важно было бы заявить: я с удовольствием отдам свои органы, если мой мозг перестанет работать и будет ясно, что он никогда не восстановится. Я отдам свои органы, роговую оболочку глаза и все остальное добровольно и с радостью тому, кому они требуются и кто благодаря им повысит качество своей жизни. Но я делаю это не как мертвец, а как живой. Это мой последний добрый поступок в жизни, а не первый хороший поступок в качестве мертвого. Мое время вышло. Это было бы жизнеутверждающее, четкое решение. По этой причине у меня имеется удостоверение донора органов. Это решение я принял в ясном уме, и если мне суждено стать донором органов, то я бы хотел после изъятия органов умереть в этом сознании. Однако каким будет это сознание, если мое сердце бьется, а мозг отключился? По мнению немецкого фонда трансплантации органов, в общем наркозе необходимости нет, поскольку он действует преимущественно на мозг, а он в данном случае уже не функционирует, и человек не испытывает боли [119]. Кроме того, перед операцией по трансплантации органа пациента объявят умершим, даже если его сердце все еще бьется. Для того чтобы все так и осталось, применяется весь спектр интенсивной медицинской терапии (включая нейромедиаторы допамин и норадреналин, которые также оказывают влияние и на сердце), чтобы поддерживать в трупе жизнь. Не знаю, что вы чувствуете, читая эти строки, но мне это кажется до жути чудным. Если я когда-нибудь стану донором органов, мне бы очень хотелось получить перед их изъятием самую что ни на есть эффективную анестезию.

Есть дети, которые родились без головного мозга, выжили и в определенном смысле являются ра-зумными. В прошлом таких детей использовали для донорства органов, а новорожденных оперировали без должной анестезии под предлогом того, что у них нет сознания, что они еще не настоящие люди [2, 120]. Такая чудовищная жестокость демонстрирует, на что способен человек, если руководствуется исключительно доводами разума. Если опирается только на факты, которые он может овеществлять и измерять. Как хирург, я именно свободу от боли считаю одним из величайших достижений медицины.

Кому выгодно отождествлять смерть мозга со смертью всего человека? Некоторые священнослужители, врачи и политики как будто полагают, что, если они правдоподобно уговорят будущих доноров в некоей смерти мозга, им будет легче отдать свои органы. Я считаю, что все как раз наоборот. Куда правильнее было бы называть смерть мозга остановкой мозга или его отказом. В таком случае следовало бы отдать свои органы, а затем получить разрешение умереть. Когда именно наступила смерть мозга и какие детальные исследования нужно провести, об этом в разных странах существуют кардинально разные представления [121, 122]. Это можно сравнить с вопросом: «Когда начинается жизнь?» Если смерть – это смерть мозга, значит, жизнь начинается с «рождением» мозга, а в какой именно момент это происходит? Когда мозг достиг пика своего развития или когда он только начинает расти? С первыми клетками мозга, появляющимися на 25-й день после зачатия, или незадолго до рождения на 36-й неделе беременности? [123].