Бич Божий - [2]

      Уличив меня в безнравственности, сотрапезник перешел к самоанализу. Через минуту выяснилось: жизнь удалась. Понятно, не с материальной точки зрения. Но, кто же обращает внимание на подобные пустяки. Крепкий сон на свежем воздухе, завтрак остатками вчерашних трапез, здоровое общение с обществом посредством поэзии и, наконец, попытки наставить благодетеля на путь истинный прибавили уверенности в правильности избранного пути…

      А на что тратите время ВЫ дорогой читатель?...

      Вот и я осознал свое ничтожество.  Как же иначе? Выходило: этот ужин – единственное заслуживающее внимание событие за последние годы. Остальное бессмысленная суета. Мы наполнили бокалы… И поспешили изменить течение мыслей.

      Новая тема, возникла сама собой. Уже сгустились сумерки, на небе высыпали звезды, столы, стулья, посетители у стойки потеряли былую отчетливость. А судьба злосчастного конквистадора стала очевидным, горьким укором беззаботному существованию. Мы завидовали и сострадали бедному неудачнику. Оплакивали несбывшиеся мечты и радовались духовному родству с ним. Песня рвалась наружу. Казалось, ничто не может воспрепятствовать исполнению торжественного гимна не свершившимся надеждам...

    «Но пелись баллады в вечерних тавернах, что ждет Эльдорадо отважных и верных. Под звуки органа твердили аббаты, что за морем страны так дивно богаты.

 И в сонных глубинах мы видели город, где алых рубинов возносятся горы».

       Не знаю, удавалось ли вам так славно провести вечер? Слезы счастья застилали глаза. Жизнь окончательно утвердила примат красоты. В ней не было места уродливой действительности. Даже патрульная машина, расцвеченная сине-красными огоньками, представилась нам той самой горкой драгоценных самоцветов в заветном городе обманчивого счастья...  

       Мягкие кресла и обивка автомобиля заглушили мощь наших голосов, наручники мешали жестикуляции, но мы напряглись и город услышал последний куплет трагической истории:

 «И пламя клубилось,

  И ждал конквистадор,

 Чтоб в смерти открылось

Часть 2 Сашка-Живописец.

     Бродяга - художник, изредка появлявшийся в нашем городке, слыл непререкаемым авторитетом среди кочующих единоверцев. Умение отыскать в любом образе тайные желания и пороки не подарило ему поклонников.  Но привлекало толпу зевак, слетавшихся поглазеть на чужое унижение, словно воробьи на свежие выплеснутые помои.

     «Герои» его картин не замирали в окаменевших позах. Но плясали, кривлялись. Короче, реагировали на окружающий мир, пугая публику и уменьшая число потенциальных клиентов.  

      Глумливый талант давал власть  над уличными живописцами и  музыкантами. Изгоями, уверовавшими в могущество странного мастера, позволявшее ему безраздельно царствовать над убогим братством и пресекать, зарождавшиеся скандалы и склоки.

        Крики моментально умолкали, стоило королю бродяг выразить удивление и тихо заметить:

       «Время петь и музицировать, господа! Вы уже прочистили глотки? Си-бемоль-мажор-Фа- …».

        И городская площадь обретала прежнее спокойствие. Лишь в разных ее концах тихое, повизгивание кларнетов, отрывистый свист флейт и уханье барабана напоминали о неоконченной ссоре.

       Лукавая, вспыхивавшая искрами ехидцы, усмешка расплывалась по умиротворенному лицу «повелителя», тут же обрушивавшему на прохожих свое обаяние и заманчивые предложения:

    «Портрет, за пять минут, мадам! Пастель, акварель, масло, мосье! Ирисы, подсолнухи, розы, младенцы, близкие к оригиналу за подписью «Vincent», цена договорная!»  Противиться его чарам не представлялось возможным.

     «Ваше лицо просится на холст. Вы бывали в Лувре? Нет? Тогда откуда, плотно сжатые губы и завораживающий взгляд Моны Лизы? Мой долг раскрыть тайну», - это уже ко мне.

     Я пытался прошмыгнуть мимо. Но он встал на пути, неумолимо, как судьба, приковав взглядом к жесткой, неудобной табуретке, парализовав волю пустой  беседой…

     Действительно, вскоре на портрете не осталось место загадкам. Каждая минута приносила новые признания во всех мыслимых злодеяниях,  проступавших, словно жирные пятна, на бумаге. Любой прокурор отдал бы месячную зарплату за столь очевидные доказательства вины подсудимого.

     Благо, всему есть предел. Воображение постепенно угасало. Окидывая осторожным взглядом модель, искуситель продолжал накладывать мазок за мазком, стараясь скрасить ущерб, нанесенный  самолюбию жертвы.

      Образ Демона, вместилище Порока, добрел на глазах, превращаясь в торжественно улыбающегося клоуна-мафиози, некогда поработившего город Готем и смешавшего с грязью доброе имя, неудачника Бэтмена.

     «М-да, - согласился художник, уловив мой безмолвный протест, - в гостиной и детской вешать, не стоит. Но в рабочем кабинете… Стремление к самосовершенствованию, видите ли, - вот истинная цель творческой натуры!»

      И, снисходительно добавил: «Дарю! Позвольте представиться, Сашка».

      Круглая, солнцеобразная физиономия уличного «мецената» создавала обманчивое впечатление доброты и мягкости. Но, вряд ли стоило покушаться на его заработок. Или отказом от портрета, ставить под сомнение талант.