Библиотека плавательного бассейна - [81]
— Что же с ним сталось?
— А знаете, вполне возможно, что он еще жив. Я уже целую вечность ничего о нем не слышал. В последний раз до меня дошли слухи, что он живет в подвале, где-то в Эрлз-Корт[125], с какими-то сектантами. Когда его друг наконец спился и умер, бедный старый Отто и вправду стал немного чудаковатым. Кстати, у меня есть одна картина Лабуше — если хотите, можно взглянуть. Работа довольно специфическая, поэтому я убрал ее подальше.
— Было бы интересно.
— Она и вправду довольно забавная. — Стейнз загорелся этой идеей. — Может, вы… э-э… Фил, поможете мне найти картину, а Уильям пусть продолжает разбирать фотографии.
Я отпустил их и вскоре наткнулся на фотографию Чарльза, причем как раз подходящую для моей будущей книги. В возрасте, наверно, лет пятидесяти, чуть раздобревший, но красивый, он сидел на стуле с высокой спинкой перед большим, увенчанным неким подобием фронтона, книжным шкафом в библиотеке на Скиннерз-лейн. Рядом, наклонившись над стулом и протягивая бокал на маленьком подносе, стоял чернокожий в белом пиджаке. По идее слуга должен был смотреть на своего хозяина, но фотограф застиг его в тот момент, когда он, проследив за взглядом Чарльза, с нежной, застенчивой улыбкой уставился в объектив.
Я отобрал и многие другие снимки — фотографии людей, достаточно привлекательных или странных, чтобы спросить, кто они такие, людей, занимавших, как я надеялся, определенное место в потрескавшейся мозаике Чарльзовой жизни. В одном из ящиков я с удивлением обнаружил жесткий кремовый конверт с тисненой надписью «Стейнз, фотограф. Нью-Бонд-стрит». В нем лежал комплект загадочных, довольно красивых эротических снимков: некий худощавый обнаженный юноша то стоял отвернувшись, то скрывался в полосках тени от жалюзи, то сидел, боязливо съежившись, на дощатом полу студии. Лица его нигде не было видно полностью, да и сама личность натурщика растворялась в мрачной, наводящей уныние композиции каждого снимка. И все же я узнал его — по характерной изогнутости большого мужского органа. Это был Колин, Джеймсов приятель из «Корри», которого я поимел у себя дома в тот жаркий день, несколько недель назад.
Я уже начал было приходить в возбуждение, как вдруг почувствовал, что в комнате кто-то есть. Возле застекленных дверей, устремив на меня ничего не выражающий взгляд, стоял Бобби. Я принялся наводить порядок, складывая в стопку нужные мне фотографии.
— Ронни тут нет? — спросил Бобби. Судя по голосу, он был уже слегка навеселе.
— Нет, он пошел искать одну вещь.
Бобби растянул губы, изобразив усталую улыбку.
— На вашем месте я бы пошел со мной.
Я принял это за наглое гнусное предложение, но когда Бобби, пройдя через всю комнату, остановился у двери, оглянулся и сказал: «Ну, идемте же», — понял, что ошибся и что со мной сыграли какую-то шутку.
Пройдя по коридору, мы вошли в студию. Бобби на мгновение замер, помешав мне что-либо увидеть, а потом и я получил возможность полюбоваться происходящим. Стейнз, склонившийся над штативом и приникший правым глазом к видоискателю, почувствовал наше присутствие и помахал левой рукой у себя за спиной, дав нам знак не подходить и придерживаться профессиональной этики, пока он сосредоточивается.
— Постарайся не улыбаться, — сказал он.
Фил, стоявший прислонясь к высокому белому постаменту, без рубашки, с расстегнутой верхней пуговицей моих брюк, намазанный маслом так, что кожа чуть ли не сверкала при свете студийных ламп, внезапно смутился, почувствовав себя виноватым. Та густая, яркая краска стыда, которую я так любил, бросилась ему в лицо, разлилась по лбу, вискам и затылку, по крепкой, как ствол дерева, шее и поблекла на лоснящейся груди.
На обратном пути мы зашли в «Волонтер» и выпили пива за столиком на тротуаре, глубоко проникнувшись печальной эротической атмосферой раннего летнего вечера: шли домой работяги, входили в паб первые гомики, будничная усталость смешивалась с напряженным ожиданием. Я молча глазел по сторонам и время от времени насмешливо поглядывал на Фила, пребывавшего, наверно, в шоке от того, как легко он, оказывается, поддается чужому влиянию, и несколько раздосадованного ощущением, что мне едва ли удастся удержать его при себе. В тот день я приобщил его к порнографии и был потрясен, убедившись, что Стейнз мгновенно, безошибочно угадал мое тайное желание. Всё это не могло не радовать, но к радости примешивалось то чувство неловкости, которое испытывает человек, любящий похвастать мнимыми сексуальными победами. Что до Фила, то у него был вид человека, пользующегося сомнительным, зато неслыханным успехом.
Когда мы свернули на мою улицу, Фил вдруг начал прихрамывать.
— Уилл, я сейчас лопну, если не отолью, — сказал он.
Тесный пояс моих брюк нежадно давил на его мочевой пузырь, раздувшийся от пары кружек пива. К тому времени как мы вошли в дом и поднялись по лестнице, он уже боялся пошевелиться и, держась за промежность, хныкал, точно капризный ребенок. Я открыл дверь и, когда Фил юркнул в квартиру, схватил его за руку и заставил остановиться. Потом, став на колени, я стащил с него туфли и носки. Он переминался с ноги на ногу и твердил задыхаясь: «Быстрей, старина!». Но вместо того чтобы отпустить, я повел его на кухню: там был линолеумный пол. На кухне, покорный, доведенный до отчаяния, он застыл как вкопанный. Я снял с него рубашку и расстегнул верхнюю пуговицу брюк, вновь превратив его в порномодель — в образе дерзкого, крутого педика, погруженного в свои мысли. От нестерпимого желания ссать у него уже началась слабая эрекция. Я поцеловал его, укусив в губу, облизал его соски и шепотом велел ему перестать сдерживаться. Потом сунул руки ему между ног, сжал его яйца и увидел, как при попытке преодолеть физиологическое торможение у него расширяются глаза. Когда на брюках робко расплывалось первое пятно, Фил производил впечатление человека, благословляющего судьбу, почти впавшего в транс. Его член резко встал под тонкой облегающей тканью, и тут свершилось: полилось ручьем, без остановки, потемнела и заблестела намокшая левая штанина, по линолеуму растеклась большая лужа, наводившая на мысль о детском недержании. А когда он наконец отлил, я подошел к нему сзади, спустил с него брюки, толкнул его, повалив на пол, и с остервенением выебал.
