Безжалостная ложь - [38]

В это безотрадное бытие Крис ворвался ослепительным откровением, олицетворяя все потаенные влечения ее ввергнутого в узилище юного сердца. Любовь была для него легка – сверкающая от смеха, тепла, наслаждения и несущая чудесную свободу чувствам Клодии, затянутым в смирительную рубашку.

– И вы по-прежнему не понимали, кто он?

– Конечно, понимала. Он меня не обманывал, если вы на это намекаете, – ответила Клодия. – Он рассказал, кто он, чем зарабатывает, на что все будет похоже…

– Должно быть, звучало волнующе. Но все-таки действительность, наверное, оказалась в известной мере шоком – особенно для чрезмерно опекаемой деревенской девицы.

Ей стало досадно, что он столь быстро охарактеризовал ее жизнь с родителями всего лишь несколькими хорошо подобранными словами.

– Я приспособилась, – упрямо проговорила она. – С его стороны это, знаете ли, не было просто забавой, чтобы скрасить скуку выздоровления. И ему не пришлось просить меня поехать с ним. Крис меня любил.

– А вы очень верная, не так ли? – пробормотал он, а кофейный пар на миг скрыл выражение его глаз. – Неужели он был такой блистательно образцовый мужчина? Неужели вы и вправду из тех женщин, кому необходимо обожать своего мужчину как героя?

– Конечно же, нет! – возмущенно откликнулась Клодия. – Но, вы, похоже, пытаетесь намекнуть, будто Крис как-то не по-честному мною воспользовался. Я хотела с ним уехать. Мне исполнилось только двадцать, возможно, и на самом деле я была доверчива и чрезмерно опекаема, но в отношении интеллекта оказалась, вероятно, более зрелой, чем большинство моих ровесниц. Я знала, что делаю и что пути назад нет.

Собственно говоря, в некоторых отношениях я чувствовала себя взрослее Криса, – откровенно призналась она. – Он всегда жил какой-то зачарованной жизнью. Так по-настоящему и не понял, что значит в чем-то проиграть. И насчет жизни он был всегда такой… оптимистичный, душа нараспашку, так… так по-мальчишески верил, что в конце концов все будет хорошо… словно жизнь – лишь увлекательная игра, которой надо наслаждаться. Видимо, он должен был быть таким, иначе ему не хватило бы сил выдерживать неимоверные стрессы мотогонок, но, бывало, и страшно раздражал, когда я хотела, чтобы он к чему-нибудь отнесся серьезно, а он только улыбнется до ушей да посоветует не беспокоиться, мол, и так все будет в полном порядке.

– А вы не подумали как-нибудь, что ко времени его гибели вы его переросли? – тихо спросил Морган.

– Ну, конечно же, нет! Я за него замуж собиралась! – неосмотрительно выпалила она, подавляя страстным порывом сомнения, что все еще в ней гнездились.

– А в газетах ничего не говорилось о браке.

По лицу его нельзя было понять, верит он или нет, и внезапно стало важным, чтобы поверил.

– Это был секрет… Крис устроил так, что через день после гонок мы полетели бы в Лас-Вегас. Об этом никто не знал. Объявить о поездке мы думали после. Он это любил: надуть прессу, ошарашить друзей сюрпризом. Но вместо венчания на следующей неделе состоялись похороны…

Она и в этом чувствовала себя виноватой: казалось, будто смерть каким-то образом отперла клетку. До того ей удавалось отвертеться от уверенно-легкомысленных предложений Криса: нелегко ей было сознавать, что они все реже и реже бывают вместе по мере того, как его успех гонщика возрастал. С обычным своим скоропалительным оптимизмом Крис решил, будто ее проблема – неопределенность положения, решение же этой проблемы – брак, но Клодия была в этом менее уверена. Два или три года назад она приняла бы его предложение очертя голову, но, чуть набравшись опыта, потихоньку задалась вопросом: а выдержит ли ее любовь испытание, если они все время будут на людях, а в домашней обстановке – стресс от его сопряженной с огромным риском карьеры, от которой, как она знала, он добровольно не откажется ни за что.

Беременность ее опередила неясные мысли о разрыве, а искренняя радость Криса от вести о будущем ребенке пересилила все ее опасения. Она знала, что при всех своих недостатках он полюбит малютку всей силой своей бурной натуры. Как отец он мог бы оказаться чуточку безответственным, но никакой его отпрыск не почувствовал бы себя цепью или обузой. Клодия сознавала: ее долг – сызмала дать крошке защиту настоящей семьи, а браку – по меньшей мере испытательный срок…

– Неудивительно, что после катастрофы вам потребовалось укрываться от газетной свистопляски. Вы, наверное, чувствовали себя страшно ранимой?

На щеке Моргана дернулся мускул, и она с горечью поняла, что он, вероятно, переосмысляет ее с первого взгляда развратный прыжок в другие объятия так скоро после смерти возлюбленного совершенно иначе, с ошибочным состраданием.

Скажи.

– Морган, я…

– А вы когда-нибудь думали вернуться к родителям? – перебил он ее запинающуюся речь. Она сама не заметила, что ее передернуло.

– Мои родители были… страшные провинциалы, очень строгих нравов. Приличные люди, видите ли, не выказывают любовь, не прикасаются друг к другу при посторонних, даже если они супруги или родственники. Вообще говоря, они были так унижены моим позорным падением, что не могли смотреть землякам в глаза. Вскоре после моего отъезда продали гостиницу и переселились в Австралию. Я много лет с ними не общалась.