Безжалостная ложь - [12]

Его темные брови рывком поднялись, а Марк глухо поперхнулся – наверное, сдерживал смех.

Последовавший ответ прозвучал неприкрытой пародией на ее слова.

– Пока еще нет.

– О, а значит ли это, что у вас есть кто-то на примете? – столь же насмешливо проворковала она. – И кто же эта несч… э-э-э… счастливая… леди?

Он задумчиво и довольно долго смотрел на нее, и она пожалела, что вела себя так по-глупому вызывающе. И внезапно он улыбнулся, что сделало его еще более опасным.

– С сокрушением признаюсь, что под этой лощеной внешностью бьется грубое сердце простолюдина, – сказал он, положив ладонь на грудь. – Если я когда еще и женюсь, то не на леди, а скорее на женщине. Леди нужны, чтобы помещать их на пьедестал, а в жены годятся женщины. Граница очень тонкая, но определенная… примерно та же, что между мужчинами и мальчиками.

– А я и не знала, что такая существует, – уничтожающе процедила Клодия, надменно смотря на него – трудная задача, ибо он выше ее по меньшей мере на шесть дюймов, хотя она и на высоких каблуках.

– В самом деле? – невозмутимо протянул он. – Дорогая моя Клодия, вы и в самом деле водитесь не с теми, с кем следует.

Она была настолько поглощена подоплекой пикировки, что совсем забыла о Марке, пока он не заерзал рядом с нею.

– Эге, да вы что – ссоритесь? А я-то надеялся, что у вас возникнет пламенная взаимная симпатия. В конце концов, у вас есть что-то общее – я!

Его неостроумная шутка породила краткую, многозначительную паузу, и Клодия готова была что-нибудь ляпнуть наобум, но Морган Стоун заговорил снова – по-прежнему непринужденно и протяжно.

– Ну, Марк, пламя-то есть – не так ли, Клодия? Только мы не уверены, заливать ли нам его или раздувать.

– Да?

– Кстати, если уж заливать пламя, у Клодии пустой бокал, а я вообще ничего еще не пил.

Эта спокойная реплика подстегнула Марка к чрезмерно бурным действиям, и тот изыск, что он вовсю на себя напускал, растворился в щенячьем желании угодить.

– Ух, послушайте, дайте-ка мне… Он вынул бокал из безжизненных пальцев Клодии и ускользнул. Она и не помнила, когда выпила шампанское, и теперь, без Марка, повернулась к Моргану Стоуну, ощущая веселое головокружение. И что за пламя он имел в виду?

– Вы очень красиво выглядите – неудивительно, что он так очарован новой встречей с вами.

– Я… прошу прощения? – Клодия была уверена, что ослышалась.

Он не обратил внимания на ее изумленно распахнутые глаза, рассматривая, как ее шелковистые черные волосы красивой волной загибаются у щек.

– Нет, пожалуй, вы не красивы. Но прелестны – и очень. Еще один пример тонкой, но точной разницы. При короткой стрижке вы значительно моложе – молодая и беззаботная.

Вот уж какой-какой, а беззаботной она себя не ощущала, и, может быть, он понял это по выражению ее лица, ибо перестал ее рассматривать и тихо произнес:

– Вы так и не сказали ему, что произошло. А ведь могли бы этим увеличить пропасть между нами, но не стали. Спасибо вам за это.

– Я… я думала, что можете ему сказать вы, – запинаясь, проговорила она, ошеломленная смелостью, с какой он проник в самую сердцевину ее тайных мыслей.

– Вы же были против, – очень просто сказал он.

– А разве это что-нибудь значило? – недоверчиво спросила она и с сарказмом добавила:

– Разумеется, к вашим интересам это никакого отношения не имело.

Он и на миг не отвел свои синие глаза. – Не отрицаю. Если бы Марк со мной об этом заговорил, то, может быть, я ему и рассказал бы. Но он мне так и не открылся. Очень долгое время после того, как он вернулся, мы чувствовали себя неловко, отчужденно. Нам требовалось… приспособиться друг к другу. Если он заговаривал о вас, то всегда как-то вообще. Упоминал, что вы потеряли ребенка, однако так и не признался, даже никоим образом не намекнул, что ребенок – его. По правде говоря, он вернулся домой с такой охотой и облегчением, что я решил, будто произошедшее потрясло и тем самым избавило его от влюбленности. Я счел, что для вас обоих будет лучше, если не вмешиваться…

– Не вмешиваться? А как вы меня донимали в больнице? И вдруг сделали Марка полноправным компаньоном, тогда как раньше о каком-либо участии сына в вашем деле и говорить не желали! – Больше ничего об их разрыве она от Марка не слышала.

– Человеку свойственно ошибаться. Готов признать, что был не прав. Хотел предоставить ему выбор…

– И знали, что он предпочтет уйти от меня…

– Если бы он вас любил, то остался бы – или привез бы с собой, – отрубил он. – Это Марк решил вернуться без вас. А вы мне признались, что не любите его.

Она отвела глаза. К чему с ним спорить? Изощряться во лжи, о которой сожалеет и так?

– Несмотря на всю вашу неприязнь ко мне, Клодия, – тихо сказал он, – я сделал только то, что считал тогда лучшим для моего сына. И, смотря на вас, думаю, что, может быть, это и для вас было к лучшему…

– По-вашему, и для моего ребенка это было к лучшему! – яростно выпалила она, и мучительное состояние пустоты вновь охватило ее на миг.

И мука эта в какой-то мере, видимо, отразилась на ее лице, потому что он положил ей руку на талию и повернул – лицом прямо к себе, спиной к залу.

– Простите. Я не отмахнулся от вашей утраты. Уж кто-кто, а я знаю, сколько вы страдали. Я не донимал вас. Больше к вам никто не приходил.