Беззаботные годы - [160]

– Нет, сама написала Роберту. Так ее звал он – «моя маленькая португалка». Наверное, потому, что у нее были черные волосы и темно-карие глаза.

Они помолчали, он думал, что надо бы нарисовать ее в гамаке, потом она спросила:

– Какие-то новости?

– А?.. Насколько мне известно, никаких. Нет, я искал тебя, потому что хотел кое о чем поговорить. Может, пройдемся?

– Да, конечно. Пойдемте, – она сразу же выбралась из гамака, оставив книгу в нем.

– Куда бы ты хотела пойти?

– Да куда угодно! Куда пожелаете.

– В таком случае – туда, где нам не помешают.

– О, да! – откликнулась она.

– Ладно. Есть здесь одно огромное и старое поваленное дерево – на другой стороне леса, за домом, – сказал он. – Я раньше водил туда Клэри, когда ей хотелось поиграть, она называла эту игру «кораблекрушение». Ну, идем.

* * *

Тедди не находил себе места. После великолепного дня, проведенного в Лондоне, в деревне заняться было нечем. И, что важнее всего, заняться было нечем и не с кем: Саймон по-прежнему чесался и капризничал – во всяком случае, с ним поссорился, хотя если бы он уже поправился, то они наверняка сразу помирились бы. Утром Тедди побывал в лагере. Там все выглядело по-прежнему, но ощущалось как-то иначе: как безлюдное, неприветливое место, особенно если находиться там в одиночестве. И ни следа Кристофера. Потом Тедди пришло в голову объявить себя римским императором, а Невилла, Лидию и Джуди сделать рабами. Поначалу они вроде увлеклись, но к тому времени, как он привел их в лагерь, стало ясно, что натура у них отнюдь не рабская.

– С какой стати ты все время приказываешь нам? – спросил Невилл.

– Да, почему? – подхватила Джуди.

Он объяснил им, что значит быть императором, и Лидия немедленно заявила, что теперь она королева. Они разграбили припасы, не спрашивая разрешения, а когда он послал их за хворостом, чтобы развести костер, ушли и долго-долго не возвращались. Потом ему пришло в голову построить на ручье запруду, и он попробовал уговорить их помочь ему, но это занятие им вскоре наскучило, и они направились прочь.

– Эй! – крикнул он, увидев, как Джуди убегает вслед за остальными. – Пока вы не ушли! – Лидия и Невилл остановились и обернулись, не дойдя до живой изгороди с орешником. – Я забыл объяснить: это тайное убежище.

– А вот и нет. Мы про него знаем, – мгновенно возразил Невилл.

– Я хотел сказать, что больше никому о нем знать нельзя.

– Ну и что? – скучающим и раздраженным тоном отозвалась Джуди.

– Вы должны пообещать – вы все! – никому ни слова о нем не рассказывать.

– Такая скучища, – отозвалась Лидия. – Никому она не нужна.

– Точно. Тут уже все сделано, – подхватил Невилл. – А мы хотим построить свои лагеря. Мы их целые тысячи построим. А если хочешь с нами, сначала спроси разрешения.

Сладить с ними не удалось. Он попробовал пустить в ход угрозы, но они ничуть не испугались.

– Ты не сможешь лишить нас карманных денег или рано отправить в постель.

– У него есть ружье, – вспомнила Лидия. – Он может нас застрелить.

– Ага, а потом остальные все узнают, и его повесят, – сказала Джуди. – И никто, даже твоя мать, тебя не простит, если ты застрелишь родную сестру.

– Не глупи! Конечно, я не стану в тебя стрелять, Лид… и вообще ни в кого не стану. Слушайте, я дам вам карточку из своей коллекции, по одной каждому, если вы будете молчать.

– Всего одну! – фыркнул Невилл. – Ты что, за дураков нас держишь?

В конце концов пришлось пообещать им каждому по фруктовому льду и по две карточки. И они ушли.

– Только лучше бы ты, Тедди, играл с теми, кто подходит тебе по возрасту, – заявила перед уходом Лидия. Из гордости он за ними не пошел. И стоял со скрещенными на груди руками, глядя, как они идут через луг и болтают, а потом, когда вернулся в лагерь, ему стало одиноко и тоскливо, как никогда раньше. Лучше бы он не дрался с Кристофером. Его ровесников здесь нет. Ну ничего, в школе будут. Второй год учебы наверняка окажется лучше первого. Его уже не будут так озадачивать правила, о которых никто не предупреждает, пока их не нарушишь, сам того не зная; его не будут так травить. Жуткие воспоминания нахлынули на него: как он лежал связанный в ванне с открытой холодной водой, а ванна медленно наполнялась, каким ледяным был холод, и если бы никто не пришел и не развязал его, он бы утонул; как его отстегали завязанными узлом мокрыми банными полотенцами – это был летний семестр, когда началось плавание; как он нашел в ногах своей постели под одеялом какашку; как его избили (дважды) и только после этого травить стали меньше. У одного друга, тоже новичка, был здорово подвешен язык. И никому всего этого не расскажешь. За год он понял, что те, кто посильнее, изводят слабых, и решил тоже стать сильным, чтобы для разнообразия отыграться на ком-нибудь. Со сквошем, в который он играл лучше всего, ничего не вышло: на первом году обучения им не разрешали играть в сквош, но в этом разрешат. Все лето он притворялся перед самим собой, что с нетерпением ждет возвращения в школу, но на самом деле совсем не ждал его. А ждал с нетерпением, когда станет слишком взрослым для школы, и тогда, если будет война, он уйдет в армию и станет лучшим в мире пилотом истребителя. Но сейчас ему четырнадцать, а четыре года война не продлится.