Беззаботные годы - [144]

– А что он будет делать? – допытывалась она, но Берта, сама не располагавшая подобным опытом, ответила только «то, что надо» и пообещала покараулить за дверью.

Один из рабочих мистера Сэмпсона поднялся в мансарду и открыл окно, но комната располагалась под самой крышей, и в ней по-прежнему было жарко, как в духовке.

– Постарайся не вспотеть до прихода врача, – посоветовала Берта, но совет оказался бесполезным, Дотти ничего не могла поделать, и глазам было больно смотреть, и жалко, что столько вкусной еды пропало даром, и вдобавок ей не очень-то понравилось валяться в постели и бездельничать. Но Берта напомнила ей поговорку про если бы да кабы, и Дотти, которая так и не поняла, что это означает, просто пришлось согласиться.

* * *

Все утро Зоуи провела, штопая простыни вместе с престарелыми тетушками.

– Как будто уже война, – безмятежно заметила Фло, расправляя простыню на своем грибочке для штопки.

– Что-то не припомню, чтобы мы чинили простыни в прошлую войну, – ответила Долли.

– Все потому, что тебя подводит память, – не осталась в долгу Фло. – Я отчетливо помню, что мы всегда чинили простыни. Или еще что-нибудь.

– Еще что-нибудь! – фыркнула Долли.

Они сидели за раздвижным столом в утренней столовой. Зоуи присоединилась к ним потому, что все остальные в ответ на просьбу дать ей какую-нибудь работу смотрели растерянно и ничего не могли придумать. Но Дюши решительно вознамерилась привлечь ее к делу. «Этим ты окажешь огромную помощь, милая Зоуи», – добавила она, и Зоуи просияла, и даже сумела попросить тетушек показать ей, что и как надо делать. Разумеется, о методах починки простыней они заспорили: тетя Долли высказалась в пользу заплаток, выкроенных из безнадежно изношенных наволочек, а Фло настаивала на необходимости очень мелкой штопки вокруг дыры и поверх нее. Зоуи делала то, что ей велели, и видела, что у нее неплохо получается. Ей всегда нравилось рукоделие, которому учила ее мать. Тетушки беззлобно препирались все утро, но Зоуи почти не слушала их: требовалось еще освоиться с новым для нее чувством вины, и она была настолько несчастна, что полностью ушла в свои движущиеся по кругу и не находящие выхода мысли. С Филипом она не предохранялась (у нее просто не было на это никаких шансов), и мысль о том, что она забеременела от него, не давала ей покоя. Еще хуже было сознавать, что загладить вину перед Рупертом она могла бы лишь одним способом – родить ему ребенка, о котором, как она знала, он всегда мечтал. Вся дилемма предстала ей в первую же ночь после приезда домой, когда она по привычке занялась мерами предосторожности. Но едва она достала коробочку с колпачком, как ей вспомнилась предыдущая ночь и то, что она ничем не пользовалась. Страх и вина парализовали ее, мысль о ребенке от Филипа внушала отвращение, но с другой стороны, если она уже беременна, Руперт должен считать, что это его ребенок. Поэтому в ту ночь она тоже не пользовалась ничем. А теперь с тоской понимала, что, подстраховавшись подобным образом, в случае беременности так и не узнает, чей это ребенок, пока он не родится, а может, не поймет и потом. «Зачем я это сделала? – непрестанно спрашивала она сама себя. – Почему просто не дождалась следующих месячных, а потом не забеременела от Руперта?» Ответ был прост: она ужасно боялась, что уже беременна. Но если так, она могла бы, наверное, избавиться от ребенка, и все было бы хорошо. Но как? О том, чтобы спросить Сибил или Вилли (которым, наверное, пришлось бы объяснить, что случилось), было страшно даже думать. Они всегда недолюбливали ее, она окончательно упадет в их глазах, если они узнают про Филипа. Можно было бы сказать им (или кому-то из них), что он изнасиловал меня, думала она. Но гораздо страшнее было то, что любая попытка выпутаться закончилась бы очередной ложью.

– Вы, Зоуи, конечно, были еще слишком малы, потому и не помните цеппелины.

– Нет, помнит!

– Фло, она наверняка была еще ребенком.

– У детей прекрасная память. Гораздо лучше твоей. Когда вы родились, милочка?

– В пятнадцатом.

– Ну вот, видишь?

– Ты еще скажи, что это очевидно, как нос на твоем лице, – помнишь, так папа говорил, а нос и вправду весьма очевиден.

Обычно сиреневатое лицо тетушки Долли приобрело тускло-лавандовый оттенок, зубы щелкнули. Тетушка Фло переглянулась с Зоуи и подмигнула; это и еще лента, которая криво сидела на ее голове, придавали ее облику что-то пиратское, о чем Зоуи подумала с облегчением, отвлекаясь на время от тревожных мыслей. Но утро казалось нескончаемым. В какой-то момент до нее дошло, что Филип и вправду мог бы что-нибудь предпринять, если бы выяснилось, что она беременна, но едва перед ее мысленным взором возникли его понимающие, сардонические глаза, как внутри начала распускаться маленькая теплая анемона… Нет, ей больше нельзя встречаться с ним никогда в жизни…

– …такая жарища, милочка. Вы не хотите открыть и второе окно? А Долли может закутать колени пледом. Она вечно мерзнет, такое у нее кровообращение. И самым неприличным образом отказывается от комбинации в гостях.

Зоуи, которая понятия не имела о комбинациях, послушно улыбнулась, но тетушка Долли разозлилась не на шутку, с трудом поднялась, доковыляла до окна и распахнула его настежь.