Безутешная плоть - [74]

Ты берешься за новое задание, как будто работа – Бог, которого ты впервые увидела несколько десятков лет назад, когда попала в Методистскую миссию дяди. Живя у родственников, ты много ездила по стране, потому что во время каникул дядя воплощал в жизнь свою любимую идею: то, что человек видит, делает его более образованным. Семейные экскурсии всегда сопровождались его лекциями: гидроэлектростанция мистера Смита в Карибе, затонувшая деревня Тонга, чьи взбешенные духи подначили речного бога-змея съесть парочку итальянских инженеров, не говоря уже об их рабочих. Потом могила Родса в горах Матопо с видом на Булавайо, где когда-то находилось самое важное святилище Мвари, бога всех людей от Замбии и твоей страны до Южной Африки. Во время войны борцы за свободу под покровом ночи проводили там священные ритуалы очищения. Ее, как ты узнала, разыскивая материал для рекламы, молодые зимбабвийцы нынче кропят мочой как свою собственность. В детстве эти места обладали для тебя реальной магической силой. Она исходила от развалин, которые, когда ты посетила их впервые, назывались «Руины Зимбабве». Потом ты попала туда, работая в рекламном агентстве «Стирс, Д’Арси и Макпидиес». Теперь репутация бывших руин восстановлена, и они называются «Великая Зимбабве». Повышение как будто распахнуло дверь времени, позволив тебе подзарядить среднего возраста душу энергичным «я» подростка. В прежнем человеке было великодушие, проистекавшее от наслаждения восторгами тех лет, когда поездки с Бабамукуру и его семьей убеждали, что ты такая же личность среди людей, как и все остальные, часть прекрасного мира. Ты упиваешься возрождением детской радости и, отправляясь туда, где не была десятки лет, хочешь передать ее туристам.

* * *

Водоем, выбранный Трейси для местоположения сафари «Зеленая жакаранда», пересыхает не так быстро, как другие популярные у туристов источники на выжженных песчаных равнинах северо-запада. К моменту твоего приезда вместе с клиентами он отступил всего на полметра от того места, где был берег, когда Стивенсоны купили землю. Но слоны еще бродят по воде, набирая воду в хобот и поливая себе спину, а с краю в восхитительной тине барахтаются буйволы. Ты быстро привыкаешь к тому, что, собирая опросники у клиентов, каждый раз видишь максимальный балл при ответе на вопрос, как им понравилась «большая игра»[47].

У Стивенсонов очень красиво. Каждое утро, вспоминая в такие мирные минуты свою жизнь сначала в миссии, а потом в монастыре, ты бормочешь короткую молитву, благодаря за то, что, когда ты уже думала, будто потеряла всякую способность к возрождению или самосовершенствованию, тебе нежданно выпало такое счастье. В колышущейся бледно-золотой траве равнины таится неизъяснимое наслаждение. В изгибе коричнево-золотой шеи жирафа, в бархатных движениях губ, общипывающих листву, – неизбывный покой. Жираф стоит на фоне неба, такого сверкающе-синего, что на него невозможно смотреть. Львиный рокот, дуга слоновьего бивня, точный взмах крыла хищной птицы внушают благоговейный трепет, напоминая, что ты часть этой жизни. По вечерам, потягивая коктейли, вы ждете свежевыловленную, маринованную в соке сахарной сливы или ликере из марулы рыбу, которую повар жарит на открытом огне. А для тех, кто засиживается допоздна, пока танцоры развлекают гостей на центральном газоне, есть мадора[48], матемба[49] и сорговое пиво. Зимой, когда даже солнце белое и стебли травы мягко покачиваются на ветру, у туристов перехватывает дыхание. Запах дыма от огня, на котором повар готовит еду, стелется над землей, а по вечерам вдали, над деревнями, где живут люди, словно восходящая полная луна, иногда тлеет красный ободок; так потрескивают и дымятся упадком их брошенные костры. В такие ночи небо пахнет домом. В проспектах говорится, и ты рассказываешь группе, что поселенцы из благоговейного страха назвали бескрайний вельд Страной бога. Туристы ахают, расспрашивают друг друга о каждом увиденном следе животного, о смешных навозных жуках, о водоеме, который имеет такой привлекательный вид, но в нем может таиться бильгарциоз. После обсуждения между собой они интересуются твоим мнением.

Так налет того, что мать со жгучим отвращением называла «английскостью», приобретенной тобой в женском колледже Святого Сердца, наконец-то становится огромным преимуществом. Как приятно, хоть ты и подползаешь к среднему возрасту, пожинать плоды монастыря, который, дав тебе образование, сделал тебя «ими» – «они», «африканцы». Будучи менеджером тура «Зеленой жакаранды», ты еще в достаточной мере зимбабвийка, то есть африканка, чтобы представлять интерес для туристов, но не настолько странная, чтобы казаться угрозой. Ты легко общаешься с ними со своим англиканизированным акцентом, старательно его воспроизводя, хотя и коверкая некоторые дифтонги. Та, кем ты стала в конце длинного, извилистого пути, восхитительно загадочна, но в то же время знакома туристам, а это притягивает. Не там, где ты считаешь себя дома, не в бунгало и не в конторе на Джейсон-Мойо, но в дороге ты становишься звездой. Ты проводишь время с немолодыми женщинами в группах. Они привозят с собой сувениры, которые в знак благодарности дарят тем, с кем сталкиваются. Тебе достаются шоколад, длинные узкие шифоновые шарфы и маленькие флакончики духов. Фрау Бахман – они много путешествуют с мужем – особенно щедра, она прихватила вдобавок немецкое рождественское печенье, которое настоятельно рекомендует тебе сохранить и разделить с родными. «Прелестно!» (Энтцюкенд!) – с восторгом восклицает фрау Бахман, когда ты рассказываешь, что раньше обладание священным тотемным животным, которое берегли и поэтому не ели, гарантировало безопасность. Если же тотемное животное все-таки съедали, то обязательно выпадали зубы, продолжаешь ты со смехом. Сегодня, однако, люди идут к травникам, которые дают лекарства, чтобы можно было есть все подряд. Ты объясняешь, что выражение, обозначающее инцест, буквально переводится как «поедание тотема». «Поразительно!» – кивают туристы. Ты в свою очередь записываешь немецкие слова, чтобы проверить их на двоюродном зяте.