Безутешная плоть - [53]

Двоюродный зять отпирает машину. Племянники вопят и скачут, декламируя мороженную мантру.

– Шоколадное!

– Вишневое… вишневое… полосатое!

– Ванильное!

– Желтое. Оно похоже на крем!

– А, ты про «Девоншир».

Панаше кивает.

– Деф… Дефша, – торжествующе повторяет он.

– Девоншир, вот. Слушай. Де-вон-шир, – поправляет сестра.

– Девшир, – наконец получается у племянника.

Племянница одобрительно кивает, что прибавляет мальчику уверенности.

– Но там ром и изюмы, – уточняет он, счастливо кивая головой. – Мм, ненавижу ром и изюмы.

– Ром и изюм, – опять поправляет брата Анесу. – Никто и не думает, что дети будут любить, потому что туда добавляют алкоголь. Пана, ты ведь знаешь, что такое алкоголь?

Панаше кивает.

– Вино, которое любит мама.

– Да, в том числе, – фыркает Анесу, на которую наблюдательность брата не производит никакого впечатления. – Это он и есть. Поэтому дети его не любят, – наставительно продолжает она.

С радостным смехом Панаше забирается в «Глорию». Май Така сажает твоего племянника себе на колени. Зять треплет мальчика по голове и говорит:

– Сегодня разрешаю ром и изюм, если хочешь. Там только вкус рома.

– Но он сказал, что ненавидит, – вмешивается Анесу.

Панаше кивает в знак согласия.

В наступившей тишине вы все понимаете, что наконец-то управились с детьми и ждете только Ньяшу.

Визг, похожий на вопли разъяренного духа, прорезает гараж. Рука Леона стискивает клаксон.

– Папа!

Анесу морщит лоб и закрывает уши руками. Панаше повторяет за ней.

Гудок все гудит, и Май Така прячет голову под плечо Панаше.

В верхней комнате, рядом с уголком красоты, открывается окно. Все ждут, что Ньяша высунет голову, но она не появляется. Окно закрывается так же медленно, как и открывалось. Игры кузины тебя раздражают. Ты ненавидишь вот так ждать, предпочитая двигаться, быть в дороге, не думая о плохом, что может встретить тебя по прибытии.

Наконец окно опять открывается нараспашку. Ньяша высовывает голову и кричит вниз, что спустится из кабинета через две минуты: она почти закончила новую программу для следующего семинара; рассказав о себе, молодые женщины поймут собственную значимость, не в кино, не в своем парне, но в глубине своей души.

Леон бурчит что-то вроде: «Я так и знал», – сопроводив бурчание язвительной улыбкой.

Ничего не заметив, Май Така поднимает голову и расслабляется.

– Тода куона Мэри, Мэри-во. Мы хотим увидеть Мэри, Мэри, Мэри-во – запевает она колыбельную.

Твои племянники не знают песни. Пока они ее разучивают, быстро проходят две минуты. Леон вылезает из машины и слоняется по гаражу.

– Сколько? Сколько раз я тебе говорил? – не выдерживает он, когда наконец появляется Ньяша. – Мы твоя семья, Ньяша! Это твой выбор. Твой выбор – быть со мной и детьми. Я был бы счастлив, если бы у меня была только ты и один ребенок. Мы все мучились, когда ты ходила беременная. Даже тот, кто был у тебя в животе. Я не участвую в твоих семинарах. И дети тоже! – кричит он.

Соседские дети, сгрудившись у забора за гаражом, просовывают носы и рты в отверстия проволочной сетки. С ними Така, который пришел поиграть. Выпучив глаза, он медленно машет матери.

– Мать – вот что им нужно, – не унимается двоюродный зять. – А не организатор семинаров.

– Ради Бога! Нравится им или нет, но я училась быть чем-то еще, не только родителем номер один. И сейчас я организую семинары. Смирись!

– Мэри, Мэри-во! – громче поет Май Така.

Дети подпевают.

Ты вспоминаешь ноги, стоящие крýгом, белый песок и девочку в центре. Она ходит по кругу и высоким пронзительным голосом поет, как хочет увидеть Мэри. Иногда мальчики осмеливаются войти в круг, и тогда девочка может подойти к одному из них, встать перед ним на колени и положить руку на голову или на спину, изображая болезнь, от которой страдает Мэри. Тогда смелый мальчик обнаруживает болезнь, о которой никто не пел, и сам становится Мэри. Потрясенная и огорченная вспышкой двоюродного зятя, далекой от образцовых манер, каких ты ожидаешь от европейцев, ты цепляешься за воспоминания, прячась от набирающей обороты ссоры в пыльном прошлом. Однако если двоюродный зять тебя разочаровывает, то Ньяша просто бесит. Хоть Леон временами и неприятен, она не умеет быть благодарной за то, что не знает издевательств, с которыми живет Май Така.

Отвлекаясь от сгущающейся атмосферы, ты мурлычешь вполголоса, а потом громко подпеваешь, получая внезапное утешение от неожиданной ребяческой радости.

Леон опять садится в машину и вставляет ключ зажигания.

Ньяша стискивает зубы, потом открывает рот, как будто собираясь выпустить на волю какое-то огромное и опасное живое существо, наконец принимается безостановочно дышать, словно перекачивая небо через свое тело в землю. Еще через секунду она открывает дверь.

– Йей! – вопят Панаше и Анесу. – Мама пришла! Да, йей, мама!

Ньяша чмокает мужа в щеку. Пальцы двоюродного зятя до синевы стиснуты на руле, но он не заводит мотор, пока Ньяша не усаживается и не пристегивает ремень безопасности. Ты испытываешь облегчение, что скандал улажен, хотя оно только усиливает твою ненависть к собственным проблемам, не имеющим столь легкого решения.