Безутешная плоть - [50]

– Капитал – масштаб, – не унимается двоюродный зять. – Такие женщины, как ты, просто не понимают. Масштаб. Никто тебе его не желает. И нужно очень внимательно следить за тем, чтобы ты никогда до него не доросла! Никому такие женщины не нужны. Все хотят, чтобы они были, как сейчас – нечто, имеющее срок годности, а он истекает. Неужели ты не понимаешь, что в женщинах нет ничего такого, что могло бы заинтересовать капитал, если только не борьба со старением? Ботокс, липосакция… Это с одной стороны. А с другой – им надо только оставить вас женщинами, больше ничего. Как Май Така. Масштаб миллиардеров или масштаб цифр. Не масштаб Ньяши или Тамбудзай, – холодно заключает Леон.

У тебя в животе оживился грызун; зубы у него острые, как лезвия. Покупая стаканчики мороженого у ворот парка напротив хостела, ты всегда испытывала острое чувство голода. Продавец, он все копает, копает, проделывая дыру, которая, как от зубов зверька, становится все больше, больше. И поэтому тебе вдруг опять страшно хочется есть.

– В чем бы тебя сейчас ни уверяли, капитал не имеет отношения к человеку, просто цифры. Капитал как ваши политики. Он знает, что те женщины просто количество. Вспомни свою тетю в деревне, Ньяша! Она маленький фрагмент сметы. Тут голос, там цена на порцию чего-то. Люди переводятся в тюки и рынки для ГМО, депо-провера или удобрений.

Ты капаешь в омлет соусом чили и думаешь, почему все, особенно, если говорят белые, должно выводить на деревню и твою мать. Ты кладешь в кофе еще две ложки сахара и берешь чистую, чтобы зачерпнуть из упаковки сливки.

– Именно это мне хочется сейчас слышать. Просто то, что надо, – говорит Ньяша.

– Если бы ты хотела для себя, – продолжает Леон, – возможно, у тебя был бы шанс. Может, кто-то выслушал бы тебя, не видя в тебе угрозы. Но ты привлекаешь других. Ты можешь представить, как им аукнется, можешь подумать о десятках и десятках маленьких Ньяш? Если вы будете действовать заодно?

Ньяша трет глаза, хотя не плакала.

– Повторюсь, вопрос пропорций. – Леон выбирает безличные конструкции. – И в твоем случае… они…

– Маленькие? – Ньяша встает, чтобы убрать со стола. – Незначительные? Неважные?

Леон вскакивает помочь, потому что всегда помогает жене по хозяйству. По ходу он проливает молоко и гремит тарелками.

В плетеной корзинке на столе остался холодный тост. Ты берешь его и намазываешь домашним персиковым джемом, который двоюродный зять сварил из фруктов, собранных с деревьев кузины.

* * *

– Привет-привет! – слышен голос, когда ты размешиваешь последний кусочек сахара на дне чашки.

– Привет! Привет! – в один голос приветствуют гостей Ньяша и Леон.

– Ребенок! Да, дитя мое, продолжай в том же духе. Завтра, завтра, завтра, – восклицает, входя, Майнини Люсия. – Узнаю своего ребенка. Жива ли ты?

Ньяша обвивает руками шею Майнини, как будто не собирается отпускать. Та несколько цепенеет, как все ветераны при тесном физическом контакте. Отойдя от тети, Ньяша кладет руку на плечо Кристине. Подходит Леон и с ослепительной улыбкой целует бывших воительниц в щечки. Те терпят. Ты спешишь обнять сестру матери и Кристину, которая тоже стала тетей, за компанию. Покончив с приветствиями, тетя Люсия деловито проходит на кухню, Кристина следом. Майнини заполняет собой почти все пространство.

– Кири, о, как здорово. Я так рада, что вы пришли! – восклицает Ньяша.

Она обеими руками берет ладонь Майнини.

– Разве случалось, чтобы ты позвала нас и не получила ответа, когда у нас была возможность его дать? – улыбается Майнини.

– Нас сегодня на одну меньше. – Ньяша скрещивает руки и уныло прислоняется к раковине. – Май Така заболела.

– Неважно, – откликается Майнини Люсия. – Когда у вас две такие женщины, как мы с Кири, которые знают, что делать, у вас их все равно что десять. Разве мы не говорили, что всегда тебе поможем? Лучше помогать женщине, которая помогает другим женщинам, так ведь? Давайте начнем и поскорее закончим. Кроме того, – смеется Майнини смехом практикантки из больницы, – здесь Тамбудзай. Нас не трое. Уже четверо.

Кристина передает Леону коробку, которую принесла. Двоюродный зять ставит ее на наваленные за раковиной тарелки, после чего исчезает в кладовке. Ньяша снимает коробку с сушилки. Леон возвращается с сумками, полными помидоров, лука, имбиря, чеснока. Ньяша тем временем расчищает место на столе, куда и ставит коробку.

– Та коробка, – недоумевает зять, все еще держа сумки в руках и глядя на раковину. – Где она?

– Вот, Бабамунини, – показываешь ты, придя ему на помощь.

Кузина исчезает в прачечной, чтобы не втягиваться в разговор, отвлекающий ее от работы. Ты берешь у зятя сумки и куда-то их пристраиваешь.

Ньяша возвращается с тремя рабочими платьями, наброшенными на руку.

– Расскажи нам про новый семинар, – просит Майнини и, взяв у нее одежду, бросает на спинку стула. – Когда-нибудь я пошлю своих на твои курсы, дочка. – Люсия задумчиво расстегивает ремень серой формы. – На сей раз ты хочешь показать им, как снимать кино?

– Хочу, – печально вздыхает Ньяша. – Хорошо, что вообще хоть что-то происходит. Ты же знаешь меня, Майнини. У меня были такие надежды, планы. Разные. Я хотела рассказывать с ними всякие истории. Серьезные. Не телевизионную чепуху. Но и не сплошные трагедии, хотя только они и случаются. Я думала, пусть будут истории про такие события, про таких людей, которыми можно восхищаться, которые в конечном счете сделают нас лучше.