Безупречный элемент - [195]

Лео удалось связаться с Озом, но серый кардина после последней их встречи больше не был настроен делиться какой-либо информацией. Или же он никакой информацией и не обладал. Единственное, что Борегар смог у него разведать, так это отсутствие новостей о переменах или громких происшествиях в пражской общине вампиров. Ничего не говорилось и о возможной гибели Регента.

Из других источников Лео также не почерпнул никаких известий, сплетен или слухов об исчезновении или окончательной смерти кого-то из высокопоставленных вампиров.

Орден берег свои тайны, оставаясь скрытным и храня абсолютное молчание.

Борегар провел пару ночей, бродя неподалеку от того места, где находился тайный вход в пражскую Цитадель. Двор оставался практически безлюдным и спокойным, как и все подобные дворы в районе старой застройки. Несколько проехавших мимо машин, да редкие прохожие — все, что он видел.

Вчера Лео очередной раз отправился на континент. Эйвин и Фреда остались в доме одни. В связи с вступлением Эйвина в законные права владельца, теперь не было нужды так тщательно скрывать от местных жителей, что дом снова обитаем. Генератор уже работал, теперь заработало отопление и полноценная подача воды из котла. Они немного расчистили дорогу к поселку, чтобы можно было проходить к припаркованной за завалом машине. Были закуплены кое-какие необходимые предметы мебели и обихода.

Дом стал по-настоящему жилым, заполнился особыми запахами и звуками. Стены, простоявшие пустыми почти два десятка лет, снова впитывали происходящие события, наслаивая их в себе, как годовые кольца в деревьях.

После исчезновения Вагнера Фреда неоднократно мысленно и вслух обращалась к Мэдисон, надеясь снова увидеть ее. Но призрачная женщина больше ни разу не появилась. Раз или два ночами девушке казалось, что она чувствует ее присутствие, но, открывая глаза и окликая, она получала в ответ лишь тишину. И крохотную каплю успокоения.

Дни превратились в один неопределенный отрезок времени. Существуя за гранью, Фреда двигалась, говорила, ела, пила, пыталась спать, и все это благодаря Эйвину, который ходил за ней, как за немощным ребенком. Она откликалась на его заботы только чтобы не обидеть брата, не рухнуть и не отключиться, так ничего и не успев узнать или сделать.

В один из хмурых февральских дней, ожидая очередного возвращения Лео с новостями или без них, они с Эйвином сидели на расстеленном возле камина одеяле. Парень налил себе и сестре по щедрой порции Балвини[15], который недавно привез и добавил к их «человеческим» запасам Лео. Фреда взяла стакан, больше, чем на треть наполненный темно-янтарной жидкостью, покрутила его в руке и поставила на пол.

— Выпей, — сказал Эйвин. — В самом деле, выпей. Это для тебя сейчас как лекарство.

Она отрицательно покачала головой и поморщилась.

— Я должна ехать в Прагу, — сказала и торопливо добавила, — осознаю возможную опасность и то, что вы с Лео будете категорически против. Но я больше не могу, Эйвин, правда, не могу. И ничто не успокоит меня и не заставит смириться.

Парень вздохнул, отпил из своего стакана.

— Тогда надо ехать, — заключил он.

Фреда недоверчиво покосилась на брата.

— Я еще недостаточно тебя знаю, чтобы понять шутишь ты или нет, — нахмурилась она.

— А здесь уместны шутки, сестричка? Считаешь меня способным шутить в этой ситуации? — он сделал еще глоток. — Прощаю, но только потому, что мы действительно еще плохо знаем друг друга. И все равно обидно, что ты обо мне так плохо думаешь.

Фреда задумчиво посмотрела на огонь в камине, взяла стакан с виски и тремя глотками осушила его.

Слезы выступили на глазах, она задохнулась, закашлялась. Потом как-то съежилась, обхватила себя руками и… заплакала. Но это были вовсе не пьяные слезы и совсем уж не слезы облегчения. Это были слезы безысходности и решимости признаться себе в чем-то очень неприятном.

— Но почему я не сделала этого сразу, — прохрипела Фреда, давясь слезами. — Я же давно почувствовала, что с ним что-то случилось. А вдруг я могла что-то предпринять, а теперь уже поздно…

Слезы текли из ее глаз потоком, плач не искажал лица, лишь изменил тембр голоса и заставил дрожать губы. Она держалась изо всех сил, не давая себе возможности расклеиться окончательно.

Эйвин не знал, нужно ли ее утешать. Решив, что правильным будет не говорить пустых слов, юноша просто дал Фреде возможность выплакаться. Он подсел к ней ближе, обнял за вздрагивающие плечи. Она плакала и говорила что-то, и снова плакала. А потом вдруг затихла, вытерла нос рукавом, совсем, как ребенок, повернула к нему измученное, но чуть просветлевшее лицо и сказала:

— Мне страшно втягивать вас в это. Я не хочу, Эйвин. И не забывай, что мне не так просто нанести вред, особенно магический. Я отвечаю ударом на удар. Поэтому я поеду одна и…

— И не продолжай даже! — резко прикрикнул юноша. — Заканчивай причитать про «втягивать» и «поеду одна». Никуда ты одна не поедешь. Ты вообще не одна! У тебя есть мы. И объясни мне толком, что бы ты могла сделать раньше? Да и когда «раньше»? Неделю назад? Десять дней? Вагнер не обговаривал никаких сроков, он просто сказал, что даст знать, когда все разведает. Да, у всего есть разумный срок. Времени прошло достаточно, чтобы позволить себе начать волноваться и даже паниковать. Но что ты могла, Фреда? Поехать и попасть в руки Смотрящих? Или полиции? Да и что бы ты делала без связей и поддержки? Стала бы бегать по городу и спрашивать что-то у случайно встреченных вампиров? Или записалась на прием к Смотрящим?