Безумный лес - [128]

— Попытаюсь.

Омир все еще смеялся. Кевил прикрикнул на нас:

— Принимайтесь за дело, нечего зубы скалить!

В новом очаге из необожженного кирпича я сложил дрова. Кевил и Жемал уже успели выбрать куски пожирнее и побросать их в большие горшки, на три четверти заполненные водой. Потом, подняв их за ручки, поставили на очаг рядом с кучами сухих дров.

— Теперь разведите огонь под дровами и следите, чтобы он горел ровно.

Одну за другой мы разожгли все кучи дров. Взметнулось пламя, и повалил черный дым. Взошло солнце. Ходжа, поднявшись на минарет, затянул:

Аллаху екбер, аллаху екбер,

Эшхедуен ллайлахе иллайлах,

Эшхедуен ллайлахе иллайлах…

Татары опустились на колени, в пыль, лицом в сторону солнца, и принялись бить поклоны. Когда они встали, я увидел Селима Решита с хозяйкой и Урпатом. Все трое уже были разодеты к празднеству. Староста спросил у повара:

— Все поспеет вовремя?

— Будьте покойны.

Толстая татарка, скрытая под покрывалом, глядя сквозь прорези, внимательно проверила горшки, уже начинавшие кипеть, взглянула на огонь и обследовала груду жирного мяса, ожидавшего, когда его нанижут на шампуры и зажарят. Потом хозяева повернулись к нам спиной и ушли в мечеть, шаркая по пыли бабушами.

Я успел рассмотреть Урпата. В его продолговатых, чуть раскосых глазах радость перемешалась с тревогой. Он улыбнулся мне, и я, отвечая ему улыбкой, почувствовал, что рад его счастью.

Пламя быстро сожрало сухие поленья.

— Теперь, — сказал нам Кевил, — жару вокруг горшков достаточно. Самое время заложить жар кизяком, но смотрите, чтоб кизяк не задавил и не потушил огонь.

Мы стали выбирать из огромной кучи кизяка, высившейся во дворе, сухие лепешки, в точности следуя мудрым указаниям повара. Огонь возле горшков, когда мы закрывали его высохшим, как трут, кизяком, перестал выбрасывать красные языки пламени и утратил свой блеск. От заглохших костров повалил черный дым. Кевил закричал:

— Дым должен быть синим.

Длинными палками, стараясь не задеть горшков, мы расшевелили огонь. Кизяк занялся. Костры разгорелись и пылали ровным, спокойным пламенем, дым поредел и стал синим. Кевил обрадовался.

— Так, ребята, так пусть и горит до конца.

Вода в горшках кипела теперь спокойнее. Омир оставил на меня одного весь очаг.

— А ты что же, — крикнул я ему, — ты-то что будешь делать?

— Подожди, нечестивая собака, — отвечал Омир, — сам увидишь.

Чуть в стороне, на том же очаге, он сложил кучу хвороста. Тем временем Кевил и Жемал стали готовить шампуры. Они брали огромные куски жирного бараньего мяса и насаживали их на длинные деревянные палки, больше похожие на колы, чем на шампуры. Кевил подошел к горшкам. Выудил деревянной ложкой кусок мяса, подул, чтобы остудить, поднес к губам и принялся медленно жевать. Во рту у повара не оставалось ни одного зуба. Он жевал мясо деснами. Довольный, улыбнулся и бросил мясо обратно в горшок. Позвал Жемала, и они стали засыпать в кипящее варево рис.

— А теперь, — сказал повар, — пора заняться рыбой.

Они принесли бочки, согнувшись под их тяжестью. Рыбы были еще живые и трепыхались. Среди них были круглые и плоские, длинные и тонкие, как змеи. Были белые и медно-красные. Жемал и Кевил принялись вспарывать им животы, вынимать внутренности и соскребывать чешую. Потом споласкивали их пресной колодезной водой.

— Сковороду…

Жемал принес из дома сковороду шириной с лопату.

— Масло… Ты забыл масло…

Жемал снова исчез и через несколько мгновений появился с черным глиняным горшком.

Рыбу поджаривали в масле, тщательно и неторопливо. Потом, сложив в корзину, поставили у стены дома. Корзину прикрыли холстом. Запах жареной рыбы и масла долго держался в неподвижном воздухе. Ветра не было совсем. Ни малейшего дуновения.

— Хлеб, — сказал Кевил. — Пора ставить хлеб…

Принесли муку и воду. Замесили в корыте тесто. Дали ему подойти. Потом наготовили множество хлебцев размером чуть побольше ладони. Посадили их на противень и поставили в печь, откуда сначала выгребли угли. Теперь запах рыбы и масла смешался с запахом хлеба и обожженной глины.

Солнце, на которое я сегодня еще не успел взглянуть, поднялось из пучины и гигантским золотым блюдом повисло над синим морем, над татарским селом Сорг, над бескрайними, ровными просторами Добруджи.

Я добавил в огонь кизяку. Жар от летнего солнца и от огня, пылавшего на дворе татарина, сморил нас. Пот с наших лиц катил градом. Мы вытирали лица и руки полотенцами из серой посконной ткани.

Староста, его низкорослая толстая хозяйка и Урпат вернулись из мечети. Снова подошли к нам. Жареная рыба ждала в корзине своего часа. Горшки бурлили на медленном огне, как приказал Кевил. В новой печи пеклись и подрумянивались хлебцы. Запах румяного пекущегося хлеба и жженой глины, исходивший от печи, смешивался в знойном полуденном воздухе с ароматом вареного риса и жирного мяса в бурлящих горшках. Это хозяевам понравилось. Все понравилось. Селим Решит велел мне достать воды и полить ту часть двора, которая была прибита трамбовкой. Омир сообразил, что распоряжение старосты одному человеку выполнить трудно, и спросил у Селима Решита разрешения помочь мне. Староста Сорга пожал плечами: