Безумный корабль - [2]

Какое-то время чужой Клубок висел перед ним неподвижно, лишь хвосты чуть-чуть шевелились. Забытый косяк давно исчез вдалеке. А потом… Потом на Моолкина бросились все шестеро – бросились так, словно их невыносимо обожгла сама разумность его речей. Они мчались с разверстыми пастями, полными острых зубов, со стоящими торчком ядовитыми гривами, с бешено работающими хвостами… Охваченная ужасом, Шривер видела, как они обвили Моолкина и потащили его на дно.

– На помощь! – завопил Сессурия. – Они же растерзают его!

Этот крик вывел Шривер из оцепенения. Точно две стрелы, бок о бок они ринулись вниз и принялись почем зря молотить схвативших Моолкина чужаков. Те рвали его зубами, словно он был не сородичем, а дичью. Моолкин отбивался изо всех сил. Его кровь пополам с ядом удушающим облаком расплывалась в воде. Золотые пятна на боках вспыхивали в тучах взбаламученного ила. Зрелище необъяснимой жестокости чужаков заставляло Шривер то и дело визжать от ужаса и несправедливости – что, впрочем, не мешало ей исправно запускать в них зубы, между тем как Сессурия, превосходивший ее размерами, яростно колошматил могучим хвостом.

Наконец, улучив момент, Сессурия подхватил истерзанного вожака и стремительным рывком выдернул его из свалки. И поспешил прочь, унося Моолкина в своих кольцах. Шривер только рада была прекратить бой и устремиться за ним. Их никто не преследовал. Излитый в воду яд сделал свое дело – надышавшиеся им чужаки дрались теперь между собой, только слышны были проклятия и взаимные оскорбления. Даже не слова, а наборы механически затверженных звуков, лишенные осознанного смысла… Шривер не оглядывалась назад.

Некоторое время спустя, когда Шривер усердно выделяла целебную слизь и смазывала ею израненного Моолкина, тот подал голос.

– Они забыли, – проговорил он тихо. – Напрочь забыли, кто мы и что. Слишком много времени прошло, Шривер… Они растеряли последние обрывки воспоминаний и утратили цель… – Она осторожно приладила на место полуоторванный лоскут плоти, и Моолкин вздрогнул от боли. Шривер обильно запечатала рану слизью. – Они, – продолжал Моолкин, – то, чем со временем станем и мы…

– Тише, – ласково обратилась к нему Шривер. – Помолчи пока. Отдохни…

Она осторожно оплела его всем телом и зацепилась хвостом за скалу, чтобы не относило течением. Сессурия присоединился к ним и сразу уснул. А может, просто молчал, замерев в неподвижности, и предавался тем же горестным размышлениям, которые снедали и Шривер… Она надеялась, что это не так. Ей самой едва-едва хватало мужества, чтобы не утратить остаток уверенности. Значит, и Сессурии придется собраться с духом…

Но более всего ее заботило состояние Моолкина. Он сильно изменился после встречи с серебряной подательницей. Другие податели – те, что пребывали одновременно в Доброловище и Пустоплесе, – были всего лишь кормушками. Но она – нет, она была совершенно иной. Ее запах тотчас начал пробуждать в них воспоминания, они устремились за нею, уверенные, что дивное благоухание вот-вот приведет их к Той, Кто Помнит… И что же? Оказалось, что она даже не принадлежала к их роду! Они стали звать ее, все еще на что-то надеясь, но она им не ответила. И при этом кормила белого змея, выпрашивавшего у нее еду! Тогда-то Моолкин и отвернулся от нее, объявив, что она не может быть Той, Кто Помнит, а стало быть, незачем за нею и следовать… И тем не менее с тех пор ее аромат постоянно был с ними. Пускай ее не было видно – Шривер хорошо знала: она рядом. Моолкин по-прежнему двигался за нею. А они – за ним, за своим вожаком…

Он глухо застонал и шевельнулся в ее плотных объятиях.

– Боюсь, – сказал он, – теперь – последний раз, когда мы проделываем этот путь, будучи чем-то бо́льшим, нежели просто животными…

– О чем ты? – неожиданно осведомился Сессурия. И неловко повернулся, чтобы встретиться глазами с ними обоими. Неловко оттого, что в драке ему тоже порядком-таки досталось, хотя ни одна рана серьезной и не была. Самым скверным был глубокий прокус возле ядовитой железы, как раз за челюстным сочленением. Попади вражьи зубы прямо в железу, Сессурию убил бы его собственный яд. Покамест, однако, удача хранила потрепанные остатки Клубка.

– Поройтесь в памяти, – пустым голосом велел Моолкин. – Вспоминайте не просто приливы и отдельные дни, но годы и десятилетия… То, что было много десятилетий назад! Мы уже бывали здесь прежде, Сессурия. Все Клубки собирались вместе и путешествовали в здешние воды… И не однажды, но великое множество раз. Мы приходили сюда, разыскивая Тех, Кто Помнит – немногих, наделенных полной памятью нашего племени. Нам ясно было обетование… Мы должны были собраться все вместе – и тогда к нам вернется наша история и нас поведут в безопасное место, где совершится наше преображение. Там мы возродимся… Но множество раз мы обманывались в своих ожиданиях. Раз за разом мы собирались и ждали… А потом прощались с надеждами, забывали наше предназначение – и наконец возвращались обратно в теплые южные воды. И всякий раз те из нас, в ком уцелели остатки воспоминаний, говорили: «Быть может, мы ошибались. Быть может, обновление наступит не в этом году, не в этот сезон». Но на самом деле все было не так… Это не мы ошибались – нас подводили те, кто должен был выйти навстречу. Они не появлялись тогда… И возможно, не появятся на сей раз…