Безумное благо - [5]

Я сдался. Она пахла свежестью, мылом, вербеной. Мы перестали танцевать и отправились в спальню. Она не сопротивлялась. В постели ей не нужны были уроки. Я сумел соответствовать ситуации. Мелкие капельки пота выступили у нее на шее.

У Мод были проблемы с ее домработницей Бенедиктой. Та исчезла с ключами от квартиры, прихватив с собой содержимое одного из шкафов. Мод рвала и метала. Она дорожила своими кашемировыми свитерами. Пришлось сменить замки.

— Эта Бенедикта, она из Заира?

— Нет, прыщавая бретонка.

— Где ты ее нашла?

— Мне ее порекомендовала одна рыжая дылда с работы. А теперь еще и защищает эту девицу.

— Никогда нельзя доверять рыжим дылдам.

Я взял все на себя. Адвокат, заказные письма, визит к отчиму девицы, военному со стрижкой ежиком, которого я сперва принял за бортпроводника «Эр Франс». Это длилось два месяца. Мод отблагодарила меня, пригласив в «Спун».[13] Не знаю, как ей удалось раздобыть места.

Вы уехали раньше нас. Прежде чем вернуться в США, вы собирались ненадолго заскочить в Париж. Мы, в свою очередь, тоже не собирались особо задерживаться. Было решено увидеться там. Мы проводили вас до катера. Зоэ махала рукой, стоя на корме. Катер оставлял за собой широкую полосу пены. Он исчез вдали.

Мод пошла прогуляться по пляжу. Ей хотелось побыть одной. Я знал такие моменты. Море у ее ног было теплым. Она наклонилась, чтобы подобрать отшлифованную морем ракушку и поднесла ее к уху, а потом отдала какой-то девочке, сидевшей на песке. Сняла через голову открытую маечку и погрузилась в воду, как всегда аккуратно, чтобы не намочить затылок. Она почти сразу вышла из воды. Горизонт поблескивал. Силуэт Мод выделялся на солнце. Я хотел бы взять ее за руку, чтобы почувствовать пульс. В воздухе висела голубая и горячая летняя дымка, палящая полуденная жара.

Мод проснулась после сиесты. Было заметно, что она спала на левой щеке. Щека была красная и вся сплошь в линиях, пересекающихся, точно детские каракули. Она сказала мне, что в соседнем номере плакала женщина. Мод попыталась разобрать слова, но женщина говорила слишком быстро и по-итальянски. Должно быть, по телефону. Вечером в ресторане мы стали гадать, которая из женщин плакала в телефонную трубку после обеда. Крашеная блондинка с синими тенями на веках и сигаретой в мундштуке? Или мать семейства, которая не притрагивалась к своей тарелке, пока как ее сынишка катал по скатерти хлебные шарики? Ее слегка ожиревший муж разделывал свою дораду[14] с хирургической тщательностью и поминутно требовал у официанта перец. Была еще дама на костылях, которая никогда не ходила на пляж. Она ужинала с газетами, пила безалкогольное пиво и всегда выходила из-за стола, не дожидаясь десерта. Мод так много говорила, что во время еды она прикрывала набитый рот рукой, чтобы продолжить разговор.

У стойки портье нас ждал сюрприз. Вы оставили нам записку. На неуверенном французском вы просили прощения за то, что не сказали нам правду. Так вот: вы — Себастьян Брукинджер. Вы дали нам адрес своей гостиницы в Сен-Жермен-де-Пре. Ну и попали же мы. Тысячи читателей во всем мире дорого заплатили бы, чтобы оказаться на нашем месте, а мы-то, простофили, даже и не сообразили ничего. Так, лишь «симпатичный американский дедок, правда?»

В последний день случился шторм. Наш отъезд едва не сорвался. Ветер поднимал громадные волны. Катеру на подводных крыльях пришлось остаться у причала. Мы были вынуждены сесть на большой корабль, который шел до побережья ужасно долго. Я помню, что мы ждали отплытия на террасе кафе в порту, и какая-то собачонка подняла заднюю лапу прямо над сумочкой Мод от «Лоншан». Это немедленно вызвало у нее дикий приступ хохота. На Понце она еще много смеялась. Мод засунула монетки в щель автомата, и банка вывалилась с грохотом. «Кока-кола» в ее руке была ледяной. Она откупорила банку.

— Хочешь?

Я покачал головой. Мод отпила прямо из банки.

— Знаешь, никогда не нужно так делать летом на улице.

— Да? Почему это?

— Потому что в банку может незаметно проскочить оса. Можешь себе представить следующий глоток.

Мод пожала плечами. Она никогда не думала о таких вещах.

Корабль ужасно качало. Волны казались многометровыми. Мод было плохо. Она прилегла на скамейку на верхней палубе. Я тоже был не в форме. Не стоило есть бутерброды с салями. Корпус судна неохотно врезался в волны. Нос медленно раскачивался. Наши желудки изображали йо-йо. Я не притронулся к детективу, который захватил с собой в дорогу. Все это длилось несколько часов. Мод была совсем белая, почти до синевы. На берегу трудность состояла в том, чтобы поймать такси. Осталась одна-единственная машина. Мы разделили ее с израильской парой, которая также направлялась в Рим. Мы сделали глупость, сказав шоферу, что не хотим опоздать на самолет. Он гнал, как Витторио Гассман[15] в «Фанфароне», делая двойные обгоны и непрерывно сигналя. У него был отвратительный гудок в три такта. Поездка не улучшила состояние наших внутренностей. Мод корчилась на сиденье. В какой-то момент израильтянин, сидевший впереди, повернулся к нам с перекошенной физиономией и сказал: «