Безумно счастливые. Часть 2. Продолжение невероятно смешных рассказов о нашей обычной жизни - [40]

• Не вреди самой себе. Куча людей будут готовы сделать это вместо тебя, да еще и бесплатно.

• Нет ничего плохого в том, чтобы хранить во дворе сломанную печку, если назвать ее произведением искусства.

• Если собираешься купить стеклянное глазное яблоко, то лучше сразу купить побольше, потому что тебе потом все равно захочется еще. Стеклянные глаза – это как чипсы. Одного всегда мало, главным образом потому, что редко приходится делать чучело одноглазых животных. Хотя, конечно, можно сделать его подмигивающим. Или изобразить в образе пирата.

• Если прикрепить стеклянные глаза, предназначенные для чучела коровы, с обратной стороны к своим очкам, то можно до смерти напугать кучу людей. Правда, вы рискуете упасть и сломать себе ребро, но оно определенно будет того стоить.

• В какой-то момент труп сбитого на дороге животного становится уже неподходящим для того, чтобы из него можно было сделать чучело. Однако разложение наступает на несколько недель позже, чем может показаться нормальному человеку.

• Из задницы оленя можно сделать весьма убедительное чучело снежного человека. Они плохо продаются в магазинах чучел, но очень забавно наблюдать, как доверчивые люди с любопытством и некой долей скептицизма вплотную разглядывают олений анус.

• Большинство людей, утверждающих, что видели снежного человека, скорее всего, были лишь пьяными охотниками, от которых убегал олень.

• Когда все идет нормально – это полная скука. Что-то странное – уже интересней. Козы же – это просто потрясно, но только в небольших количествах.

• Передайте мне эти глазные яблоки.

Я умру. Когда-нибудь

– Итак, – говорит мой психотерапевт, – что новенького?

Я делаю глубокий вдох.

– Я умру.

– Ох-х… – отвечает она, раскрыв от удивления глаза.

– В смысле… когда-нибудь, – добавляю я.

Ее глаза сужаются.

– Ах, ну да. То есть все в порядке?

– Это не нормально. Я умираю. Вы умираете. МЫ ВСЕ УМИРАЕМ.

Она кладет ногу на ногу.

– Это естественная стадия жизни.

– Умирать? Нет. Смерть – это прямая противоположность жизни. – Я скрещиваю руки на груди. – Разве вы не врач? Потому что, как мне кажется, вам это должно быть известно.

– Нет, – отвечает она. – Я имею в виду, что размышления о собственной смертности – это естественная стадия жизни.

– Я не могу верить тому, что вы сейчас говорите. Вы только что узнали, что умираете, и у вас, очевидно, шок.

Она поднимает бровь.

– Я уже знала, что умираю.

– Боже мой, я так сожалею!

– Нет, – ответила она. – Я не умираю прямо сейчас. Я умираю так же, как и все остальные. Это называется «стареть». И это хорошо. Каждый день – это еще одна возможность наслаждаться жизнью.

– Это также еще одна возможность быть похищенной серийным убийцей, – возражаю я. – Или оказаться на дне колодца. Или и то, и другое. Скорее всего, именно туда серийные убийцы и сбрасывают своих жертв. Наверное, именно поэтому мы больше не пользуемся колодцами.

– Хм-м-м… – отвечает она рассеянно, записывая что-то в свой блокнот. – А что насчет колодцев, исполняющих желания?

– Знаете, мне всегда казалось, что желания исполняют мертвые девочки на дне колодца. И именно поэтому мои желания никогда не сбывались. Потому что мертвые девочки не могут исполнять желания.

– Кхм.

– Знаете, – говорю я. – Вы слишком много молчите, и у меня складывается впечатление, что вы меня осуждаете.

Она кладет свою ручку.

– Ладно. Ваша боязнь смерти – это что-то настоящее, что нам следует обсудить или?..

– На самом деле, нет. Я просто пытаюсь поддержать разговор. Мне кажется весьма странным то, что я вам плачу, чтобы вы со мной разговаривали, и мне все равно приходится придумывать темы для разговора.

Она делает паузу.

– Вы хотите, чтобы я завязала разговор?

– Я просто хотела сказать, что вы могли бы стараться немного получше.

– Такое ощущение, что сегодня вы настроены занять оборонительную позицию. Что с вами происходит? – спрашивает она.

– Ладно. – Я снова делаю глубокий вдох. – Всю дорогу сюда я размышляла, о чем мне хочется поговорить сегодня, но в этот раз со мной все в полном порядке, и теперь я не знаю, как мне вас развлекать оставшиеся сорок минут.

Она глянула на часы.

– На самом деле, тридцать минут.

– Ну да. Кстати, мне всегда хотелось спросить… почему часовой сеанс психотерапии длится всего пятьдесят минут? По-моему, это какая-то херня. Что, если бы я попыталась заплатить вам пятидолларовой банкнотой и сказала, что на самом деле это такая «шестидолларовая банкнота для психотерапии»? Такого не встретишь нигде, кроме как на сеансах психотерапии, и мне кажется, что вы просто знаете, что имеете дело с сумасшедшими, и поэтому уверены, что вам это сойдет с рук.

Она наклоняет голову набок.

– Вы действительно хотите об этом поговорить или снова занимаете оборонительную позицию?

– Я занимаю оборонительную позицию, – вздыхаю я. – Черт, а вы хороши.

– Ага, – кивает она. – Это моя работа. Так вы хотите о чем-нибудь со мной поговорить?

– Есть кое-что. Каждый раз, когда я захожу в общественный туалет, я делаю это осторожно и осмотрительно, потому что мне всегда кажется, что в одной из кабинок будет лежать труп. Каждый раз.

– Почему вам так кажется?