На зеленом холме стоял большой белый дом — настоящая усадьба плантатора. Колонны, балюстрада, мраморные ступени, огромные французские окна… Он сиял на вершине холма, как мираж в пустыне, как воплощенная мечта о спокойствии и разумной здоровой жизни.
Даже Екатерина Петровна на миг онемела. Они с Фердинандом вышли из лимузина и стали медленно подниматься по ступеням их нового жилища.
На самом краю крыши, покачиваясь, стояла молодая прелестная попугаиха и лукаво поглядывала на Фердинанда.
Фердинанд онемел.
Попугаиха побежала по краю крыши, затем взмыла в воздух.
Фердинанд вспорхнул следом. Они обогнул маленькую манговую рощу, потом полетели над океаном. Теплый поток воздуха возносил их в верхние слои атмосферы. Они парили и орали от счастья.
Природный голос попугаев, визгливый и пронзительный, невыносим для человеческого уха. Но это их родной язык.
Прошел год. Большой театр приехал на гастроли в Париж.
Сияющее фойе Гранд-опера, казалось, было заполнено исключительно господином Анпоше — он перебегал от одной группы к другой, пожимал руки, трепал по плечу, хохотал, шутил и вообще был вне себя. Большинство присутствующих были его родственники, друзья, деловые партнеры. Всех их месье Анпоше пригласил на оперу Рихарда Штрауса «Кавалер Роз», где партию Октавиана исполняла его внучка — Софи Голитсин, настоящая княжна, из тех самых! «Сейчас, когда, слава Богу, идет речь о восстановлении законной власти в России, древние фамилии должны объединяться в современном мире выскочек и чистогана, и он, господин Анпоше, не пожалеет ни состояния, ни даже жизни ради торжества справедливости!» — убеждал француз гостей, при этом значительно подмигивал и бежал к вновь прибывшим. У него был свой спектакль, своя главная роль. Он дирижировал толпой, рассаживал в нужные места нужных людей, раздавал букеты и программки с великолепным портретом Сони.
Когда наконец померк свет, открылся занавес и юный аристократ Октавиан начал свой нежный дуэт с княгиней Верденберг, лишь два человека в зале не слушали музыку. Господин Анпоше обдумывал, кого пригласить на банкет после спектакля. По самым скромным подсчетам, набиралось человек триста плюс журналисты — а как же без них? Мало ли что понапишут эти акулы пера, если пустить дело на самотек.
А вторым человеком, который не слушал музыку, потому что спал, прикорнув в темном уголке ложи, был муж певицы — законный обладатель и этого дивного голоса, и этой невероятной красоты. Егор был так измучен перелетом, хлопотами, репетициями, визитами к французской родне, а главное — неустанными заботами о безопасности и здоровье Сони. Два частных детективных агентства работали на него, круглосуточно вели наблюдение за всеми, кто общался с русской певицей. И сейчас за кулисами, и в зале, и даже в оркестре сидели неприметные профессионалы. Егор опасался лишь того, что охрана может не устоять перед чарами Сони и забыть о своих прямых обязанностях.
Соня запела. Зал затаил дыхание. И Егор, убаюканный ее голосом, увидел сон: заснеженную Москву и мамин шкаф, с которого началась удивительная история их любви. Он будет счастлив и безмятежен, он будет спать, пока она поет, и проснется сразу же, как только Голос замолкнет, — всегда готовый к главному делу своей жизни: защищать и оберегать ее.
