Безумие - [18]

Потому что кто-нибудь мог догадаться, что за этим языком скрывается полная путаница и по-детски непосредственное восприятие человеческой души! Да, возможно, даже так. Мне так казалось.

Я смотрел на крупный, горбатый, похожий на большой кухонный нож, нос доктора. А он писал очередной документ. Наверняка с невероятно, даже симпатично запутанными фразами, описывающими какого-нибудь больного, который обделался в отделении. Возможно, он писал что-то типа: «Пациент подтверждает или частично подтверждает, что имели место тенезмы, вызванные, в частности, нерегулярным приемом бобовых культур (зрелой фасоли), в результате которых он утратил полностью или частично ощущение контроля над сфинктерными функциями, вследствие чего…»

Вот так. Мы сидели в кабинете женского отделения патологии, где я работал совсем недавно. Доктор Г. перевел меня из мужского в женское отделение, поскольку все молодые врачи переходили из отделения в отделение, что подразумевало накапливание ими опыта. А я накапливал удивление.

Доктор Соте повернулся ко мне и деликатно попросил:

— Кайо, ты бы не мог прочитать мне из МКБ 10[13] точную формулировку состояний, при которых потребитель психического здоровья безусловно попадает в категорию аффектированных шизоидными расстройствами… М-м-м. Нет! Проверь, пожалуйста, надо ли обязательно категоризировать этого потребителя как дистимного или гипертимного…

— А-а-а, — недовольно протянул я. — Бай Соте![14] Что за потребители? Ты не можешь изъясняться человеческим языком, черт тебя дери?

Я обращался к нему «бай Соте», чтобы его позлить. Грубое и патриархально-деревенское обращение портило всю его психиатрическую утонченность. Это «бай» было как пуканье в Кёльнском соборе его психиатрических экзерсизов. Ведь доктор Соте недаром был македонцем, а бедные македонцы, пытаясь, подобно психиатрам, прикрыть низкую самооценку и отсутствие своего собственного, отличного от всех других, языка, набили его до отказа латинскими заимствованиями. Так что это «бай» его раздражало, но все же он был слишком деликатен, чтобы грубить в ответ. Эмоциональному всплеску доктора Соте мешала целая куча комплексов, и вместо того, чтобы вспылить, он тонул в сложном осмыслении любого противоречия. Он не ругался, а осмысливал конфликты. Кошмар.

— Вот же, Кайо, смотри… — энергично начал доктор Соте. Он, правда, был милым и деликатным юношей, несмотря на всю эту паутину сложной фразеологии в голове. — Смотри, я не могу позволить себе назвать человека больным и тем самым сразу же отнести его к категории не таких, как мы. В этом случае я словно ставлю на нем клеймо.

— Ну тогда назови его сумасшедшим, черт подери! — засмеялся я, потому что знал, что для чувствительных ушей доктора Соте именно слово «сумасшедший» было невыносимым. Доктор Соте был из тех психиатров, которые, как маорийские жрецы, жили в тисках многочисленных нравственных табу. Слово «сумасшедший» было одним из самых страшных. Но при его произнесении нарушитель не лишался жизни. Таких просто следовало изгонять из священной общности политкорректных психиатров. А за пределами этой общности для таких, как доктор Соте, было страшно неуютно. Для них. Но не для меня.

— Сумасшедший, назови его сумасшедшим, доктор! — засмеялся я, уже чтобы подразнить доктора Соте. Но почувствовал, что мои намерения намного глубже. Мне не просто хотелось его позлить, а и решить как-нибудь вопрос с понятиями-табу. Меня ужасно раздражал тот факт, что слово «сумасшедший» превратилось в топор, в клеймо, в ругательное слово. А за понятиями «сумасшедший» и «потребитель психического здоровья» на самом деле скрывался один и тот же индивид. Жалкое человеческое существо. Я, он, она.

— Нельзя произносить слово «сумасшедший», это звучит ужасно! — уже злился доктор Соте. — Совсем несерьезно!

— Ладно, а разве это не одно и то же?! Ведь важно содержание, так, доктор? — я встал и почувствовал себя македонским воеводой, готовящимся произнести пламенную речь перед другими воеводами. — Мы только меняем слова, которыми называем данное явление, а само-то явление никуда не девается! На что же это похоже, а? Сколько можно менять слова, доктор Соте? Зачем ты лопочешь мне на своем психиатрическом жаргоне, в котором столько терминов непонятных простым смертным? Что мы скрываем от людей, а, Соте? Или мы что-то скрываем от самих себя? Не понимаю…

— Кайо, ты же не можешь отрицать, что специальный язык несет намного больше информации. Кроме того, мы познаем вещи, называя их, ведь так? Неназванный предмет или явление остаются непознанными. Так, каждый феномен должен быть назван, должен получить имя.

— Ну да! — воскликнул я весело. Соте с его сверхразумностью, с его миролюбивой, амбициозной сверхрациональностью сделался мне милым. Как ребенок. Дети ведь точно так же любят объяснять все очень рационально. А взрослые люди более небрежны. — Ну да! Есть и слово для этого явления. Есть слово «сумасшедший»! Смотри: ведь когда открыли допамин, и стало известно, что в мозгу шизофреников нарушен допаминовый обмен, он там какой-то дефективный… и что? Согласились на том, что это — болезнь. И вот тебе еще одно слово — «болезнь». Зачем постоянно менять названия?