Безумие - [12]

Исконные народные верования в демонов и духов с принятием христианства нисколько не утратили своей силы, а переменили лишь форму. В реальности бесовских сил не могло быть сомнения. За них говорили слишком авторитетные свидетельства святых и в особенности пустынников и отшельников, которые всю свою жизнь вели борьбу «с врагом рода человеческого». Описанием козней дьявола полны все жития святых. Свв. Антоний и Павел, спасавшиеся в Египетской пустыне, утверждали, что эта пустыня полна бесов. Бесовским наваждениям подвергались епископ Нифонт, св. Никита, препод. Пахомий Великий и др. Самым удобным временем для искушений являлась ночь, которую инок в силу особого характера русского благочестия часто проводил без сна и в непрерывном молитвенном бдении.

Народным явлением бесоодержимость становится к ХV веку. Одним из наиболее древних является сказание о некой Матрене, которая «плотною похотью со своим мужем смесися, на утро же, Божьяго суда не убояся, приступи к мощам св. Савостьяна и се внезапно парази ю дух перед всеми людьми и сотвори беситися…»

Ей не помогли ни молитва пресвитера, ни «волшебство», так как «более же легиона бесов вниде в ню».

Из сказаний о бесноватых заслуживает упоминания также рассказ о некоей Соломонии, дочери одного священника г. Устюга (1661). Рассказ этот сохранился в нескольких вариантах. В первую брачную ночь молодой муж Соломонии, «скотский пастух», вышел из избы «телесныя ради нужды»; этим моментом воспользовался бес и вселился в Соломонию, и «ощутила она у себя в утробе демона люта». С этого времени каждую ночь стали посещать ее бесы в виде прекрасных юношей и жили с нею блудно. И родила она от демона шесть чертей. Соломония была больна 11 лет, когда, наконец, Христа ради юродивые Прокопий и Иоанн разрезали ей утробу, вытащили оттуда чертей и убили их кочергами на помосте.

Теперь я перехожу к наблюдениям, произведенным мною минувшим летом и записанным под моим руководством лицом, хорошо знакомым с народным бытом и вполне опытным в психиатрии.

Весной и летом 1909 года в приходе села Троицкого Московской губернии, расположенного в пяти верстах от железнодорожной станции и верстах в шести-семи от города, известного более по имени находящегося там монастыря, появилось сразу несколько «бесноватых». Женщины эти страдали какими-то припадками, проявляющимися особенно бурно во время церковной службы и церковных обрядов и вообще в связи с какими-нибудь религиозными представлениями. По всеобщим заявлениям, они были испорчены, в них вселился бес; то же говорили про себя и они сами. Одна из женщин, Клавдия Фадеева, деревни Хомутово, в версте от Троицкого, во время припадков кричала, пела петухом, лаяла собакой, мычала, блеяла овцой, неприлично бранилась, богохульствовала и т. д. Другая, Василиса Большакова, той же деревни, всегда здоровая и бойкая, обращала на себя внимание прихожан за обедней во время причастия, когда ее начинало «ломать», как говорят крестьяне, и она кричала, плакала и могла причаститься с большим трудом и только при помощи других лиц, которые ее подводили насильно, после чего она как бы лишалась сознания. Указывали одновременно и еще на одну женщину, тоже из ближайшей деревни; тогда как прежде ничего подобного в округе слышно не было.

Исследования начаты были со двора Фадеевых.

Больная Клавдия Фадеева, деревни Хомутово, неграмотная, 30 лет, замужняя. Мать ее, Матрена Строева, питомица Воспитательного дома, 50 лет. Умная, словоохотливая старуха, рассказывающая необыкновенно образным, стильным языком, просто, сильно и ярко, - то, что в старину называлось «сказывать» и что создавало главную прелесть народной поэзии. Отец больной Матвей Строев, около 70 лет, здоров. Дед больной умер «желчью», бабка - от сужения пищевода. Матрена Строева носила дочь Клавдию благополучно; роды были тоже нормальные.

Больная была довольна вниманием лиц, желающих ей помочь, но потом стала отказываться от лечения, утверждая, что «эти доктора нам не годятся», и уклончиво намекая, что дело тут не в болезни, и обыкновенные лекарства не пригодны. «Я этих пузырьков-то, может, несчетно выпила», - с презрением говорила она.

По показанию матери и самой больной, Клавдия росла девочкой здоровой, особых болезней не было, если не считать кори в 17 лет. Больная единственная дочь и носит на себе некоторый отпечаток этого, до известной степени исключительного положения. Она, очевидно, привыкла сосредоточивать на себе внимание, пользоваться несколько большими, чем другие девушки, заботами родных. Она богомольна, но «особо не молилась, ходила в церковь, когда можно». У нее было много женихов, что Клавдия объясняет тем, что она «смирная»; но приходилось выбирать такого, который бы пошел «в дом», т. е. поселился с женой у родителей жены, вошел в их хозяйство. А «в дом» хороших не было. Клавдия была общительна, ходила гулять с девками и ребятами, но что означает «нравиться», по ее словам, не понимала, ценила в мужчинах только скромность и трезвость. Замуж ей идти не хотелось, она мечтала поехать в Москву «в люди». Один из местных крестьян, который отличался особенною грубостью и вообще «никому проходу не давал, ругался», как только напивался пьян и начинал браниться с ее отцом, говорил во всеуслышание, будто он, Матвей Строев, живет со своей дочерью Клавдией, и что оттого она не выходит замуж. Раз он так «срамил ее» на улице, что на него подали жалобу, и он десять дней сидел под арестом, а в другой раз, когда его опять осудили, просил прощения, кланялся в ноги Клавдии при всем «мире», и его простили.