Безумие Божье. Путешествие по миру гонений - [22]

Как-то так получилось, что комитет нас все же одобрил. Я был в восторге, но так и не смог понять тех различий, какие они провели между всеми этими призывами.

И, если откровенно, не понимаю до сих пор.

Сейчас, когда я делюсь опытом с церквями, я часто исхожу из того, что люди читали двадцать восьмую главу Евангелия от Матфея. Сам я, читая ее, отмечаю, что Иисус не говорит: если пойдете… пойдете ли… Он просто говорит, куда идти! Может, Бог и укажет, где вам служить. Но нет и речи о том, чтобы обсуждать само повеление. Бог уже совершенно ясно выразил нашу главную задачу. И когда в 1983 году я пытался объяснить это в комитете, я чуть было не завалил все наше назначение.

* * *

11 августа 1983 года нас официально назначили служить в Малави, несколько месяцев учили тому-этому и наконец решили, что мы готовы.

Мы отбыли в первый день 1984 года, приехав в аэропорт с целой горой багажа. Все, что могло нам пригодиться для ведения домашнего хозяйства в течение ближайших четырех лет, мы уже упаковали и отправили. Но с собой пришлось везти всю одежду, продукты и личные вещи, которые нам требовались, пока не прибудет основная часть.

Сотрудник аэропорта ошалело разглядывал эту груду. «Вы это… вы вообще куда?» – спросил он. Мы сказали ему, что на четыре года летим в Малави, и объяснили, зачем.

«И мальчики с вами?» – спросил он, указав на пятилетнего Шейна и трехлетнего Тима.

«Разумеется, да!» – ответили мы.

За нами стояла вся семья Рут, и вся моя семья – они пришли попрощаться. У сотрудника на глаза навернулись слезы. Он стал загружать наш багаж на ленту транспортировщика и вдруг спросил мальчишек: а хотите прокатиться по-особому? Он подхватил Шейна и Тима, усадил их позади нашего багажа, пошел рядом с ними вдоль ленты, за поворот, и пропал из виду. Да, он разрешил нашим детям прокатиться на багажном конвейере до задворок международного аэропорта Луисвилла! (Дело было задолго до 11 сентября 2001 года.) И они своими глазами увидели, откуда будут загружать в самолет все наши пожитки. Прошло несколько минут, и он вернул наших сыновей к стойке проверки документов и пообещал, что оба никогда не забудут свой первый полет.

Прощания в тот день были и радостными, и грустными. Семья Рут, конечно же, была в восторге. Мои пытались понять, что повлекло нас в путь и зачем нам все это надо.

А я ликовал и вообще не представлял, что нас ждет, как и мои сыновья-дошколята. Я никогда не был в других странах, у меня и загранпаспорта не было, и я знать не знал ни о международных перелетах, ни о том, как сбиваются биоритмы при смене часовых поясов.

По прибытии в Малави нас встречали человек тридцать, весьма радостные – руководители малавийской церкви и сотрудники-американцы, – с плакатами «Добро пожаловать, Рипкены!» Я словно вернулся домой, хотя мы еще не знали, что Африка станет нашим вторым домом на ближайшие двадцать семь лет.

Несколько недель мы учили язык чичева, а потом преподаватель показал нам страну. Где будем жить и работать, мы выбирали сами. Мы выбрали область, где жило племя тумбуку – в горах, рядом с городком Мзузу, административным центром северной провинции Малави, – несмотря на то что наше решение требовало изучить еще один племенной язык. В краях тумбуку мы наладили контакт с окрестными церквями и помогали создавать новые. В землях чичева церкви уже были, и мы следили за их развитием… ну, и основали тоже немало.

Малавийцев мы полюбили сразу. Они радушно нас встретили и всем сердцем приняли Благую весть. Это один из самых любящих, самых щедрых, вдумчивых и гостеприимных народов во всем мире. Если мне приходилось ночевать посреди бушленда, местные порой проходили несколько миль по бездорожью и несли мне кровать и матрас.

Мы могли бы счастливо провести остаток дней среди народа Малави. Мы все любили эту землю и ее людей. Но, к сожалению, такого выбора у нас не было.

* * *

На второй год пребывания в Африке в нашей семье начались болезни. У Рут раскалывалась голова, Шейн жаловался на боли в животе, у Тима воспалилось горло. Приступы повторялись снова и снова. Наконец удалось понять: малярия. Причем у всех.

Обычное лечение не помогало, и стало ясно: да, это прискорбно и горько, но мы не сможем остаться в Малави. Как-то утром я проснулся, и меня бил озноб. Я попросил Рут лечь рядом и согреть меня, она нырнула под одеяло и вдруг воскликнула: «Милый, ты весь горишь!» В тот же миг она вскочила с постели, помчалась в больницу, а оттуда привезла доктора, который и диагностировал нам малярию.

Я подумал, что доктор шутит, когда он спросил: «Ник, хочешь к Иисусу?» Я решил, его подговорил кто-то из друзей, и тут же подумал: «А то я ответа не знаю!»

«Конечно, хочу!» – отозвался я.

Он посмотрел на меня и сказал: «Друг, уезжай из страны. Как только сможешь. Иначе ты с Ним очень скоро увидишься».

Ну что же я не промолчал?

В Малави мы провели менее двух лет. Мы все оказались восприимчивы к малярии, и с каждым днем нам становилось все хуже и хуже. Мы вознесли молитвы, все обсудили, и наше руководство скрепя сердце решило, что нам больше нельзя оставаться в стране. Нам дали варианты: вернуться в Америку или продолжить работу в Южно-Африканской Республике, где малярия нам не грозила. Мы чувствовали, к чему призваны, и выбор был прост.