Безрогий носорог - [23]

Все это нисколько его не волновало.

Он одинаково смеялся над поэтами и над учеными. Он не ходил к ним и не пускал их к себе. Он жил один. Его лето было посвящено экспедициям. Зимой он замыкался в кабинете. Его время принадлежало стихам и науке.

Он презирал собратьев по институту с их никчемными монографиями о скакунах и жужелицах. Он переносил только общество своих учеников. Он надеялся поднять их до горных вершин одиночества. Так он жил, — ученый поэт.

Он жил так до того часа, когда вокруг раздался близкий гул катастрофы.

Он еще не знал, что с ним произошло. Было только известно, что время покинуло его. Как-то раз на вершине горы он видел однобокое дерево. Все ветви этого дерева были обращены в ту сторону, которая была закрыта от суровых ветров. Он был похож на такое дерево. Он слишком долго прозябал в кабинете, защищенный от ветров жизни.

И вот время его покинуло. Оно покинуло его не вчера и не сегодня. Нина не захотела встать с ним рядом, потому что у нее сохранилось чувство времени.

Неизвестно еще, что с ним будет. У него нет еще двухтомной монографии о скакунах и жужелицах. Но она может появиться.

Она может появиться, потому что ветер его покинул, — ветер времени.

* * *

Он распахнул двери, ведущие в музей.

Знакомое зрелище предстало перед ним.

Серебро луны блестело на паркете и на стекле витрин. Птеродактиль разбросал по стене черные крылья. Мамонт занес над паркетом белую ногу. Казалось, это был не музей, а затонувший мир. Лунь сомкнулась над ним, как вода океана.

Профессор постоял перед мамонтом.

— Стоишь? — сказал он, похлопывая его по бедру. Мамонт не ответил.

Профессор подошел к окну. Прямо перед ним встала полуразрушенная стена крепости и легкая арка ворот. В просвет арки он увидел луну, иззябшую и круглую. Он увидел также реку, покачивающую колыбели барж. Ночная работа шла. Железные руки лебедок несли на берег заморские грузы. Быть может, они несли апатиты.

Профессор не знал этого. Ему было холодно. Дыхание его осело на стекло седой дымкой. Он вдруг заметил, что руки его затянуты в перчатки.

Протянув палец, он вывел на седой дымке: «Безрогий носорог».

Новосибирск 1931 г.

Приложения

К. Терентьев . Обезроженный «носорог»

В № 11–12 «Сиб. Огней» за 1931 год помещена повесть М. Никитина — «Безрогий носорог». Сравнительно с последним беллетристическим произведением того же автора — «Суданский негр» — «Безрогий носорог» несомненный шаг вперед.

Видно, что автор пытается понять нашу современность, понять значение нашей эпохи и происходящих в ней событий. Но пытаться это не значит еще понять правильно и на все, как говорят, сто процентов, и в «Безрогом носороге» есть ряд существенных промахов.

Сущность повести заключается в том, что некий проф. Крот, в прошлом либерально настроенный к революции интеллигент (в 1905 году, видя черносотенную демонстрацию «негодует» и стреляет в нее с балкона, за что попадает в ссылку), в наши дни профессор геологии, назначается начальником геологоразведочной экспедиции, задача которой заключается в том, чтобы найти месторождения апатитов (вещества, необходимые для удобрения почвы). В процессе работы профессор приходит к выводу, что местные апатиты не имеют промышленного значения. В это время пионеротряд сообщает ему, что недалеко от стоянки экспедиции, в «Красном Яре», произошел обвал и видны кости какого-то скелета. Профессор идет на место обвала и устанавливает, что это скелет древнейшего животного индрекотерия .

После чего экспедиция целиком переключается на раскопки скелета.

Профессор мечтает о том, что научный мир и общественность с энтузиазмом встретят его находку, но когда скелет прибывает на место, получается совсем обратное. Находку профессора встречают холодно, так как для социалистического строительства важнее апатиты, чем скелет индрекотерия.

Главная мысль повести заключается в том, чтобы показать, что наука не для науки, как это проповедуют буржуазные идеологи, скрывая под этой проповедью свое истинное классовое лицо, что наука является классовой, а раз классовой, значит, не аполитичной, не нейтральной по отношению всей окружающей ее жизни. Показать, что чудаки, подобные проф. Кроту, считающие науку несовместимой с политикой, с классовой борьбой, объективно помогают врагам рабочего класса. Показать, что нейтральность, аполитичность тоже своего рода политика, только в замаскированной форме.

Как же Никитин справился с этой важной и ответственной задачей? Мне кажется, что он с ней справился недостаточно. Большим и, пожалуй, главным недостатком повести является то, что в ней совершенно не показана классовая борьба в науке. Наряду с «заблуждающимся» ученым, искренно верящим в аполитичность науки, не показаны явно реакционные элементы, сознательно использующие науку в классово-враждебных нам целях. Получается впечатление, что в среде наших научных работников есть просто наивные люди, наподобие Крота, которые, усвоив старый взгляд на науку, не понимают происходящих в наше время событий — и совсем не видно тех, кто под маской лояльности, забравшись в наши институты, академии и вузы, пытаются вести контрреволюционную работу.