Безопасный для меня человек - [61]

Она танцевала, повернувшись лицом к стойке – если, конечно, это вообще можно было назвать танцем. Разве можно так двигаться? Разве можно настолько не уметь танцевать? Она поймала какой-то собственный ритм, который абсолютно не попадал в ритм музыки. Поначалу ее лицо было серьезным, но потом она вошла во вкус, стала улыбаться, закрывать глаза и выделывать еще более размашистые движения. Люди заливались хохотом, который не перекрывала даже музыка. Несколько мужчин пристроились рядом с Хамин и стали передразнивать ее танец.

Что это вообще такое? Зачем она делает из себя посмешище? Я направился к ней, но в это же время группа людей завалилась на танцпол и оттеснила меня от той его части, где нелепо танцевала Хамин. Я растерянно наблюдал за ней издалека, пока песня не кончилась. Казалось, она длилась бесконечно. С затуманенным от пива рассудком я в смятении смотрел на этот безобразный танец, пока меня толкала скакавшая вокруг толпа, а люди в полный голос смеялись над Хамин.

Как только песня кончилась, Хамин направилась к кассе. Я тоже рассчитался и вышел следом.

У входа курило несколько компаний. Хамин спрятала руки в карманы и прошла мимо них.

– Ты всегда так себя ведешь? – спросил я, догоняя ее.

– Всегда что?

– Танцуешь здесь одна?

– Когда хочу потанцевать. Не только тут.

– Ты домой?

– Да, нужно успеть на автобус.

Она побежала к остановке. Мы запрыгнули в открывшуюся перед нами дверь. Легкость в предвкушении выходных, смех и свежий ночной ветер из окна заполняли салон. Мы стояли у передней двери. Когда автобус тронулся, она спросила:

– Что ты здесь делаешь?

Ее лицо выглядело уставшим. Глаза были красными, а на подбородке виднелось два прыща. Я рассмеялся, будто услышал шутку.

– Я же рассказывал. Приехал к девушке, но началось извержение. В это время моя мама попала в больницу, заблокировала мне карты и сказала, что больше не будет меня содержать. Вот поэтому я здесь. Из-за череды случайных совпадений.

– Да. Только я не верю, что это все.

– А ты?

Она криво улыбнулась.

– Не собираюсь тешить твое любопытство.

– Ну и не надо.

Она смотрела в окно с равнодушным видом. Освещенные тусклой лампой, мы отражались на черном стекле. За окном бежала белая собака, словно пыталась догнать автобус.

Все выходные лил дождь. Я спал, просыпался, смотрел в окно и снова ложился в постель. Раздался грохот. Я открыл дверь, выглянул наружу и увидел, как над холмом полыхнула молния. Следом прокатился еще один раскат грома, и небо тут же снова разрезала молния. Я сел на крыльце под крышей и смотрел как зачарованный. Земля пахла горячим черным чаем. Я словно выпал из собственного тела и уже не замечал ни попадавших на меня капель дождя, ни того, что мокла одежда.

«Что ты здесь делаешь?» – спросила меня Хамин вчера в автобусе.

– Не знаю, – шевеля лишь губами, прошептал я.

Мама тоже постоянно это спрашивала в то время, когда у нее еще оставалась какая-то человеческая надежда на меня. «Что ты здесь делаешь?» За этими словами всегда следовала ссора. Что я ей отвечал? Что-то вроде «оставь меня в покое»? Сидя под льющимся на меня дождем, я вспоминал мамины слова. «Ральдо, что ты здесь делаешь?» – в памяти всплыли серо-зеленые глаза Илейн, когда и она задала мне этот вопрос. «Я скучал», – ответил я тогда, но в тот день, сидя под крышей, стал сомневаться, что это был правильный ответ. Что я здесь делаю?

– Сначала я и правда немного разозлилась. Меня раздражало, как ты смеялся, рассказывая о том, что почти не работал и жил на деньги матери. Но ты ведь все время смеешься. Даже когда совсем не смешно, – сказала Хамин в автобусе по дороге из паба. – Ты тоже звони, если будет скучно. И я позвоню, – прежде чем произнести это, она опустила глаза на мою руку, лежавшую на спинке соседнего сиденья.

Она попыталась отвести взгляд от моих пальцев как можно более естественно.

Я лежал на бетонном полу перед дверью. Самое долгое я не выходил из комнаты месяц. Я лежал за плотно задернутыми шторами, потребляя минимальное количество воды и еды. Я хотел окончить университет больше, чем кто-либо. Хотел сходить в клуб потанцевать, хотел знакомиться с новыми людьми. Хотел выйти из дома и начать жить. Но гораздо легче оказалось быть бесстыдным и ленивым, чем признать правду. Лучше просто казаться легкомысленным и убогим. «Ральдо, что ты здесь делаешь?» Я сжал кулаки и уверенно ответил: «Я просто не мог выйти. Хотел, но не мог, мама».

Мне очень нравилась жизнь после школы. Я смог завести друзей, никто вокруг не знал меня прежнего. Когда я впервые почувствовал, что люди наконец меня приняли, умер мой отец, но я легко это перенес. Странности начались где-то через год после его смерти.

Я мог три часа стоять под душем. Мог выйти, потом вернуться и снова встать под воду еще на два часа.

Я мог не есть и не спать, только шестнадцать часов подряд таращиться в телевизор.

«Жалкий», – вероятно, думали люди. Но никто из них не представлял, сколько нужно сил, чтобы жить даже так, как трудно заставить себя подняться, когда, наконец, почувствуешь голод, и насколько сложно найти в себе смелость выйти на улицу.

Гром напоминал плач земли, а не неба.