Безопасность Родины храня - [30]

Машина въехала в село и сразу же подкатила к той хате. Окружили ее. Ипатов крикнул, чтобы бандиты сдавались. Конечно же, думал он, они так легко не дадутся им в руки — слишком уж много людской крови пролили. Знают, что ждет их.

Лежа за цементным кругом колодца и внимательно наблюдая за окнами и дверью хаты, занятый единственной заботой — не прозевать бандитов, Ипатов не заметил, как на улице вдруг появился сотрудник райотдела, которому ничего не было известно об операции. И появился в тот самый момент, когда в хате раздались два выстрела (Холодный застрелил Мака). Распахнулось окно, из него вылетела граната. На какое-то мгновение Ипатова оглушил близкий взрыв, но он успел увидеть, как из окна выпрыгнул бандеровец. Пули свалили убегающего. А сотрудник райотдела не успел сориентироваться и был ранен осколком гранаты. Мог погибнуть ни за что ни про что! Вот такая была неожиданность.

А какая неожиданность может быть теперь? Нет, всего не предусмотришь…

Ипатов резко поднял голову, прислушался: что-то зашуршало возле хаты — будто кто-то ступил на сухие листья. И снова воцарилась тишина. Ветерок подул? Возможно…

III

За дверью, ведущей в жилую комнату, послышался приглушенный перезвон Кремлевских курантов. Ипатов потянулся, тихонько крякнул. Шестой час — «гости» уже не придут… Спросил шепотом:

— Не спишь?

— А… мучаюсь, — хрипло ответил Степан. — Ох и нудно же вот так коротать ночь!

Александр толкнул дверь, вошел в комнату.

— Доброе утро! Можете подниматься. Пусть и впредь так будет: радио с вечера не выключайте, а как только утром заговорит — поднимайтесь. Занимайтесь своими делами, как обычно, а мы в это время будем на чердаке… Там постелено?

— Да. Рядна, кожух… Возьмите еще подушки! — предложила Екатерина Ивановна, — и перину, холодно все-таки…

— Спасибо, не нужно.

— Завтракать будете?

— Позже. Екатерина Ивановна, когда будете уходить, запирайте хату так, чтобы все видели: на замке.

— Что приготовить на завтрак, на обед?

— Ничего не нужно. Продукты имеем. Кипяток оставьте. А если и картошки сварите — не откажемся. Естественно, заплатим.

— Еще чего! — обиделась Анна.

— Да, хочу попросить: не задерживайтесь, девчата, в селе по вечерам. Как стемнеет — домой.

Переговариваясь шепотом, Ипатов и его помощники быстро устроились на чердаке. Сам он, засыпая, слышал, как скрипели двери, как женщины ходили по сеням, по двору, возились возле коровы, как молочные струйки звонко ударяли в стенки подойника…

Проснулся от легкого толчка. Быстро приподнялся на руках и увидел обрамленное темным платком лицо хозяйки, которая стояла на лестнице.

— Можете спускаться, — прошептала.

Через минуту она вышла во двор — в распахнутую дверь на мгновение заглянуло солнце, ярко осветив сени. Затем звякнул замок.

В комнате, куда они перешли, захватив вещевые мешки, было тепло, уютно, пахло наваристым борщом.

— Борщик! — обрадовался Михаил, заглядывая в кастрюлю на горячей плите.

Ипатов осмотрелся. Знакомая обстановка! Много раз виденная в таких же сельских хатах. Лавки под окнами, две деревянные кровати, покрытые ряднами домашней работы, потемневший от времени стол, сундук в углу, старый шкаф. На стенах — иконы, пожелтевший от времени портрет Тараса Шевченко, фотографии. С одной из них на него смотрит усатый польский солдат в конфедератке. «Наверное, муж хозяйки, — подумал, — отец девушек. Куда делся? Возможно, бесследно исчез в водовороте войны…»

Кровати аккуратно застелены, на столе и скамейках — ничего лишнего, пол чисто подметен. Безусловно, это ради них женщины так постарались.

Выглянул в окно. Сквозь голые ветви деревьев внизу видна серая лента дороги, покатый берег реки, за ней — горы в темно-зеленом одеянии леса, а дальше — пожелтевшие, оголенные склоны и вершины. Над всем этим — безоблачное, наполненное солнечным светом небо. Как в сказке!

Подошел ко второму окну. Из него были видны соседские постройки, такие же, как и эта, — рубленые, с островерхими потемневшими соломенными крышами, с узкими верандами вдоль стен. Третье окно выходило на огороды.

— Ты бы побрился, — сказал Ипатов Михаилу, который сбросил с себя верхнюю одежду. — Тоже мне девушка со щетиной.

Умылись, сели за стол. Степан вытащил из вещевого мешка и разложил хлеб, сахар, копченое мясо, масло, алюминиевые кружки и ложки…

— С разрешения хозяйки, хлопцы, отведаем борща. Молодцы женщины! Надо будет отблагодарить их, когда все закончится.

— Скоро ли? — засомневался Степан. — Не придется ли сидеть на чердаке до белых мух? Кто ведает, когда придут… Я же их повадки знаю! А то, глядишь, в другом месте объявятся. Думаешь, продукты только здесь заказали?

— И такое может случиться, — согласился Ипатов. Однако не сказал, что засады устроены в нескольких местах…

— Скорей бы уж пришли! — продолжал Степан. — Осточертело все! Кажется, на всю жизнь набродился по горам и лесам, как дикарь, насиделся в схронах…

— Так ты же за «самостийную» боролся, — поддел его Михаил.

— Дураком был. И нечего меня упрекать! Тоже мне умник нашелся…

— Хватит вам, — вмешался Ипатов, — расшумелись…

В комнате наступила тишина.

Хлебая горячий борщ, Ипатов подумал, что нужно будет сказать Михаилу, чтобы не дразнил Степана. Зачем напоминать ему о самом больном?.. Ведь несколько дней назад, задетый Михаилом за живое, Степан ответил резко: «Твое счастье, что ты не попал в беду, как я. В ястребках очутился, комсомольцем стал — теперь мудрый! Чистенький… А я хоть и запятнанный, зато своим разумом дошел, то к чему, где правда, а где кривда. Понял? Своим! Я человек битый. И за битого, говорят, двух небитых дают! Попал же я в беду из-за темноты своей… Ведь всего два класса. В школе священник не грамоте, а молитвам учил. Потом — война, а село оторвано от мира. Думаешь, легко было уяснить, кто прав, а кто нет?.. Теперь вину свою искупаю. И если уцелею, — навсегда уйду отсюда, поеду в другую область, устроюсь на работу, подыщу себе жену — и буду жить, как все!.. И никто не будет меня прошлым упрекать. Никто моим детям не скажет слова худого!»