Безопасность непознанных городов - [3]

И так до тех пор, пока в черноте опустевших глазниц вновь не начались видения. Вот тогда она закричала так закричала.

Часть первая

1

К началу аукциона по продаже рабов Вэл Петрильо несколько опоздала. Он проводился в Гамбурге ранней осенью и проходил в подвале «Дас К***» — одного из самых скандально известных секс-клубов Европы. Покупатели сражались за право провести час-другой в приватных комнатах с кем-нибудь из полуголых мужчин и женщин, добровольно выставивших себя на продажу.　

Вэл услышала об аукционе — и особом «рабе» — всего несколько часов назад и тут же вылетела из Парижа, прервав романтические выходные в обществе иранского студента-художника, с которым она познакомилась в секс-клубе на левом берегу[3]. Шикарный был парень. Сплошной тестостерон, ненасытность в постели и сухие мышцы. Вэл пообещала ему вернуться через несколько дней.　

В лучшем случае это была полуправда. Если бы Вэл и вернулась в Париж, то вряд ли к нему. Она предпочитала новое, неизведанное и смогла себя оторвать от этого великолепного самца лишь потому, что на горизонте замаячило нечто более заманчивое.　

Вэл впервые приехала в Гамбург и сожалела, что пришлось мчаться в клуб прямо из аэропорта Фульсбюттель. Столь неподобающая спешка не вписывалась в ее стиль. Вэл нравилось наслаждаться городами неторопливо и обстоятельно: прибыть на поезде, причем лучше всего на заре, посидеть несколько минут в одиночестве на платформе. Она любила наблюдать за пригородными пассажирами с их деловитой походкой, за бомжами и шлюхами, которые расхлябанно шатаются по вокзалу, за иностранными туристами, зачастую робкими и неуверенными, но пытающимися это скрыть, хотя в силу незнания города и языка с опаской нащупывают путь по чужой земле. Себя Вэл никогда не относила к этой жизнерадостной, убогой и бурлящей толчее, считала скорее отстраненной наблюдательницей, кем-то вроде хозяйки голубятни, следящей за тем, как вокруг топчется и курлыкает ее стая.　

Вэл словно всегда отделяла себя от других невидимой стеной, своего рода второй, целлофановой кожей, поэтому, даже когда в тело вонзались партнеры, контакт был не более чем поверхностным. Невидимая стена, за которой она себя заточила, причиняла боль, но вместе с тем служила защитой.　

Наблюдение стало одной из форм безопасного контакта, блужданием в море похожих и в то же время других людей, о которых она лишь фантазировала, воображая их вкус, запах, прикосновения. Дело в том, что Вэл была сродни человеку, рожденному слепым и немым. Секс играл роль азбуки Брайля, средства общаться и завязывать отношения. Порой ей казалось, что без него она прекратит существовать.　

Впрочем, в юности ей хотелось именно этого — прекратить существовать, исчезнуть из мира людей. Тихо жить в одиночестве, этакой старухой в теле ребенка, коротая дни в некоем далеком, буколическом краю.　

В отцовском кабинете висела картина маслом — плоский остров в бурном море, поросший буйной зеленью и накрытый шапкой облаков цвета бледной поганки. Ровная линия горизонта прерывалась лишь очертаниями деревеньки средневекового вида.　

«Это остров Оркни на севере Шотландии», — когда-то пояснил отец, за несколько лет до этого разговора заглянувший туда с семьей во время тура по Европе, и Вэл прониклась яростной, романтической тоской по этому месту.　

«Когда вырасту, — повторяла она в детстве, как мантру, — я поселюсь на острове Оркни, стану писать море и обрету свободу».　

Но по таинственной причине, когда мы вырастаем, многие детские мечты теряют привлекательность, и все это не осуществилось.　

Когда-то, едва выйдя из подросткового возраста и прекратив менять приемных родителей как перчатки, Вэл последовала за своей мечтой стать художницей и целый семестр проучилась в Нью-Йоркской школе дизайна «Парсонс», но вскоре на смену интересу к тонкостям формы, текстуры и цвета пришли увлечения другого рода: небесно-голубые глаза молодого учителя керамики, коралловые соски девушки, с которой она недолгое время снимала квартиру в Сохо, фиолетовоголовый член аргентинского гитариста, встреченного в ночном клубе. Попытка утолить один голод неизменно разжигала с полдесятка других, и под наплывом примитивных желаний все остальные потребности превращались в жалкое ничто.　

Не прошло и полгода, как Нью-Йорк и мечта стать художницей потеряли всякую привлекательность.　

Вэл перебралась в Бостон, а оттуда — в Филадельфию и так далее от любовника к любовнику, а затем и от континента к континенту — путешественница без корней, отстраненно взирающая на глубоко чуждый ей мир, если не занята в каких-нибудь эротических играх.　

Чтобы утолить ненасытную жажду новых впечатлений и новых способов взбодриться, Вэл взяла привычку менять города и сексуальных партнеров будто перчатки. Даже совокупляясь, она часто мечтала о ком-то следующем, и недосягаемое влекло ее куда больше тех, кто лежал на ней или под ней.　

Порой, в момент скрытных наблюдений на железнодорожном перроне или в терминале аэропорта, взгляд Вэл притягивало какое-нибудь особенно необычное лицо, привлекательная линия чьей-то руки или рта, запоминающаяся форма груди или щиколотки, и если предмет интереса оглядывался, то могло завязаться знакомство, возникнуть симпатия, и тогда мелькала мысль: «Передо мной возможная сестра, брат, близкий друг до конца жизни. Или возлюбленный».